– Ну так вы лягте, Александр Степанович, не бродите…
– Прочитал я все это, и так тоскливо стало, так стало печально… Подхожу к окну, а во дворе бабы ругаются, не поделили что-то. Кричит одна другой через весь двор: ах ты, сукина дочь (извините, Оленька), так разэтак… А вторая отвечает в том же роде, только еще круче. Ну и что? Покричали-покричали и успокоились, как ни в чем не бывало… Никто ни в кого не стреляет. Все живы-здоровы… Благополучие!.. Так и живем, Оля.
А пальцев на правой руке у деда не было. Ему повезло. Он сам говорил, что ему повезло. Он считал себя человеком везучим.
Обручальное кольцо самоварного золота хранилось в железной коробочке из-под индийского чая. Еще там лежал петровский пятак и почему-то наперсток.
Когда умерла бабка, дед надел кольцо на безымянный палец левой руки. Эта рука была разработана, как клешня у омара. Он рубил, пилил, строгал одной левой. А если кто здоровался с ним за левую руку, то всегда крякал от неожиданности, и тогда дед, словно читал по бумажке: «Ха-ха-ха», – громко и членораздельно смеялся.
Февраль-фебруарий, бокогрей лютый. Сшиби рог с зимы.
На углу Невского и Гоголя она окликнула: «Привет!»
– Привет, сто котлет. Давно не виделись. (Давно – это значит неделю).
– Какой ты зашоренный сегодня… Не замечаешь.
– А… Придумываю.
– Оно и видно. Куда?
– Туда.
– И я туда же.
Слово за слово: «Букинист», кондитерская, Гостиный.
– Хочу купить шляпу.
– Шляпу?
– Широкополую.
Мы отстояли очередь в отдел головных уборов, и – о чудо! – продаются шляпы. Широкополые.
– Потому что зима.
– Тебе идет.
– И тебе идет, посмотри.
(«…На чеширского кота в сапогах и шляпе…»).
– Ух, ты!
Вот именно: «На чеширского кота, глянь, какая красота».
Зима. Февраль. Метелица. Февраль – месяц лютый, спрашивает, как обутый. У меня было дурашливое настроение. Помню, в пионерском лагере я победил на конкурсе знатоков пословиц. Вьюги да метели в феврале полетели. Мы шли по Невскому.
– Ты сама вязала варежки?
– Конечно сама, я сама вяжу. И потом…
Потом – суп с котом.
Вышли на Садовую. Тут Ольга остановилась.
– Подожди.
Я не понял.
– Что-то случилось?
Она держалась за бок и вид у нее был очень горестный.
Я растерялся.
– Ничего, отпустит, – успокоила Оля. – Почка.
Не отпускало.
– Вот что, – сказала, – давай-ка зайдем к товарищу, тут близко. На пять минуток, хорошо? Я свечку сделаю.
– Конечно, зайдем.
Я взял ее за руку (или под руку?), как-то по-особенному взял, осторожно, заботливо, с участием, и повел делать свечку.
