- Я к ней завтра пойду. Мы договорились, - сказал я. - Немного поработаю, разомнусь.
- Пойди, она тетка хорошая. Нам вон сколько помогала. Бывало, только сгадаешь, а она уже бежит с прискоком: что, мол, делать? Засучит рукава и давай заводиться. И того у нее понятия нету: в колхозе, у себя или у чужих. Ей одинаково, лишь бы работать. - Мать помолчала и, коротко взглянув на меня, понизила голос: - Она ж тебя, Федька, и от смерти спасла.
- Вы рассказывали.
- Куда там! - подкалывая ее, сказал отец. - Небось со сна, с перепугу приплелось.
- Тебе бы так, с перепугу! - не на шутку рассердилась мать. - Сиди уж, Фома неверующий. Я тогда, Федька, полжизни, наверно, отдала. А он, черт, все подначивает! - прицелилась на отца испепеляющим взглядом. - Кабы ему так, он бы и себя забыл...
- Нонче, мать, ты чегой-то не в духе, - пошел на попятную отец.
- А что ж смеешься? Нам с Босихой тогда не до смеху было.
- С кем? - поинтересовался я.
- Да с Босихой, с матерью нашего председателя. Вы же с ним одногодки, как раз перед войною народились.
- Разве Касатка и его спасла?
- И его. Это я про тебя рассказывала, а с Матвеем то же самое было. Вам, бедняжкам, досталось.-Мать передохнула, положила маленькие, как у девочки, руки на край стола и с выражением скорби в лице продолжала: - Это перед тем, как немцам прийтить, случилось.
Пололи мы кукурузу. Все ж надеялись: успеем до урожая без супостатов дожить, кочаны поломаем, зерно порушим и государству, нашим сдадим. Гнали ряды как оглашенные, ни с чем не считались. Кусок чурека водой запьешь, юбку подоткнула - и давай наяривать, аж пыль столбом. Одна перед другой выхваляемся, некогда и в гору глянуть. Сапачки забывали отбивать. Дедушка Агно, бывало, не стерпит, вырвет из земли отбой и впритруску бежит за нами, просит: "Девки, запалитесь! Бодай вас комарь! (Это у него присказка такая была, как что: "Бодай вас комарь!") Трошки отдохните, сапачки поправлю. Что ж мне, сиднем сидеть, без дела?!" А мы все разом так и покатимся со смеху. И опять за свое.
Дедушка Агно обижался. Я и до се ужасаюсь: как мы так пололи?! Без остановки. А дни жаркие. Воздух горячий, густой, от пырея и молочая тошнит, в глазах мутится. Иной раз думаешь: ну все, кончусь, сердце разорвется. И - ничего. Не разрывается. Выпрямишься, оглянешься на девок: кое-кто и отстал, сзади тюкает...
Повеселеешь. Тошнота отхлынет, как будто свежего воздуху глотнула. Опять гонишь рядок: трах и трах. Работали, Федька, - шкуры лопались. Мужики на фронте воюют, а мы в степи... Касатка была заводной. Если ее всем звеном не осадишь, сама ни за что не остановится.
