Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга вторая | страница 3
В век демографического взрыва и расовых войн, когда в нашем распоряжении имеется все для обеспечения либо Золотого века, либо уничтожения всего сущего, будущее человечества зависит, по-видимому, от выбора между двумя возможностями: либо установление истинно справедливого общества, либо подчинение тирании сильных.
Иными словами, стал ли Освенцим вечным предупреждением или лишь первой остановкой на пути к истреблению всех рас и самоубийству человечества?»
Тальмон, слишком хорошо знавший тайные пружины, двигающие историей, не был склонен к оптимизму в оценке перспектив дальнейшего существования homo sapiens. Не верил он и в исторический детерминизм. И акцентировал это в своей лекции о Катастрофе:
«Некоторые считают, что Катастрофа явилась неизбежным этапом в еврейской истории — родовыми муками национального возрождения или, иными словами, ценой искупления. Я лично не в состоянии понять этот тезис. Я никогда не смогу поверить в ангела-хранителя Израиля, потребовавшего оплатить национальное возрождение миллионами жизней».
Тем же летом 1973 года, готовя к печати третий номер журнала «Ами» с первой публикацией поэмы Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки», мы с Левиным искали автора, который мог бы соседствовать с создателем этого шедевра без ущерба для своей репутации. И нашли. Пришлось перевести и включить в номер лекцию Тальмона, чтобы избавить журнал от резкого крена в сторону гениальной прозы.
Две выдающиеся личности новейшей еврейской истории принадлежали к старой интеллектуальной элите польского еврейства: Тальмон и Бегин. На их сходство многие обращали внимание. Оба отличались личным обаянием, склонностью к патетике, ораторскими и литературными способностями, обостренным восприятием истории, высокоразвитым чувством справедливости. И одного, и другого окружал романтический ореол. И оба были либералами скорее английского, чем еврейского склада.
Яаков Тальмон родился в 1916 году в маленьком еврейском местечке на севере Польши. Поляки здесь не жили, поэтому в местечке не было антисемитизма. В детстве он восхищался изысканностью польской литературы и романтическим трагизмом польской истории.
Отчужденность от польской культуры пришла вместе с осознанием своего еврейства.
В 13 лет вступил в молодежную сионистскую организацию «Ха-Шомер ха-цаир», но через год ушел из-за ее атеистической направленности.
В 15 лет отказался от религии. В Палестину Тальмон прибыл в 1934 году. Учился в Еврейском университете на горе Скопус. Изучал историю, философию, иудаизм и классическую филологию. Все общавшиеся с ним уже тогда чувствовали творческий заряд, скрытый в провинциальном пришельце. Своего преподавателя, увлекавшегося перечислением дат, Тальмон спросил не без иронии:
