— Просто не влезет, — добавил я, и глотнул коньяка прямо из горла.
Родион взял со стола бутылку минералки, и вышел из кухни.
Петрович сидел боком ко мне, и не смотрел в мою сторону.
— В конце концов, можно дать взятку врачам, чтобы они отказались, — повторил я его собственную мысль, высказывавшуюся еще в машине, но Петрович лишь тяжело вздохнул, и наехал ладонями на лицо.
Я чувствовал себя виноватым.
Они оба несчастны, вернее, сын в упоении от возможности получить тяжелую, но благородную травму, отец в тоске оттого, что тот в упоении и что у него такой бесчувственный, и туповатый дружок.
Телефон.
Нина!
Я даже обрадовался. Уж если ты позвонишь, так теперь! Ударение на втором слоге.
— Майя уже полчаса сидит одна на Тверском бульваре.
— А что я могу сделать, пусть сидит. На Тверском бульваре пусть сидит!
Нина не слышала этого вскрика, отключилась.
Я не знал, что мне делать. Коньяка не хотелось, растирать физиономию, бессильными ладонями — передразнивать друга?
— Езжай, — сказал Петрович. В очередной раз он валил меня своим великодушием. Лучше бы эгоистически упивался своим собственным горем, и я тогда не посмел бы от него отколоться.
— Езжай.
Итак, Нина.
Опять.
Сколько раз давал себе слово не откупоривать этот сосуд. На самом деле я ведь ничего не простил, ничего не забыл. Просто интенсивность переживаний настолько стушевалась, что почти не беспокоила. Смирился с тем, что понять это существо я не в состоянии, потерял желание его понять. Отодвинул на самый край существования, за печку под веник. Нет, опять просачивается, опять лезет в самый центр моей жизни.
И ведь это я ее бросил! Почему при этом я считаю, что она победитель?!
А как я мог ее не бросить?!
На самом деле, ничего особенного, если говорить о внешности. Не красавица. Небольшого росточка, фигура… ну все как у Чичикова, не толстая, и не тонкая, глаза не большие, и не маленькие, рот, вот рот как раз пухлый, сочный, мне никогда и не нравились до нее такие. Да и в ней не нравился, я с ним смирился, потому что это был ее рот. Не просто рот, а уже немного и пасть. Всегда готовая чего-нибудь сожрать. Не обязательно речь о еде. Хотя и еду. Как она поглощала шелковицу в Крыму, якобы решая свои проблемы с кровью, она глотала ее самозабвенно, час простояла под деревом, полузакрыв глаза, облизываясь. То же было с клубникой, черешней, устрицами, мужчинами… Жизнь в поисках гемоглобина и легкоусвояемого белка.
И всегда поверх работающего рта — предельно невинная улыбка круглых карих глазонек. Теперь-то я понимаю, что работала она примитивно, но тогда на меня действовало.
