Мы покойники.
* * *
— Я просто не вижу ничего из этого, — говорит Тереза.
— О’Брайен выглядит для тебя демоном, — отвечаю я, — мучителем, злым человеком, представляющим злую силу. Я бы тоже выглядел как демон, если бы ты видела меня ясно. Разумеется, О’Брайен действует, а я бездействую. Вот что заставляет меня выглядеть лучше, но будь я должен добиться твоего просветления силой, я бы использовал довольно грязные методы.
Она долго смотрит на меня волком.
— Итак, — говорит она, — что касается первой части книги, пока их не схватили?..
— В начале ты видишь, как Уинстон возвращается к себе в квартиру, и что он делает?
— Заводит дневник?
— Да, он начинает процесс духовного самопереваривания. Его реальность — это жизнь в Океании в качестве члена партии ангсоц и работника министерства правды, но теперь он начинает плыть по течению, как должна будешь поступить и ты в какой-то момент. Возможно, он годами уплывал от своей реальности, чувствуя всё возрастающую неудовлетворённость, но теперь это проявляется в его действиях. Теперь неудовлетворённость запускает этот процесс активного исследования своей реальности, что является процессом расставания с ней.
— Верно, — говорит она, — и он начинает что-то делать. Он идёт в район пролов, говорит с м-ром Чаррингтоном, покупает старинную вещицу — стекляшку с куском коралла, верно?
— Да, он в промежутке между мирами, прямо как ты сейчас. Ты оставила нормальную жизнь, какой бы они ни была, и можешь спустя какое-то время уйти отсюда, разочарованная, а можешь выяснить для себя, где прочерчена линия.
— А комната 101?
— Ты мне скажи.
— Думаю, это последняя завеса, то, что мы считаем самым дорогим, дороже всего остального, верно? Именно здесь отбирают это последнее, так? Это как настроить преданного христианина против Бога.
— Не против, — говорю я. — Никого не переманивают на другую сторону. Речь не об отречении от Бога, речь о разрушении Бога, когда Будду не просто убивают, но вырывают с корнем из сердца и ума. Как говорит О’Брайен, здесь нет мучеников. Любовь Уинстона к Джулии — это последний бастион его я. Даже когда они приносят свои клятвы присоединиться к братству, это остаётся единственной вещью, которую они не готовы сделать, верно? Они согласны плеснуть кислотой в лицо ребёнка, распространять венерические болезни, даже совершить самоубийство, но они не согласны расстаться друг с другом, верно?
— Да, — говорит она. — Они чувствовали, что партии не дотянуться до их любви.
