Сейчас мне известен ответ на этот опрос. Знай же и ты.
Повторно грохнуло меня в Киеве, хотя и знакомы то были всего ничего. Обидчив крайне к сожалению моему величайшему, раним вроде как – лучше б оно наоборот. Жизнь сволочная, вот и черноротый оттого, как выразилась знакомая одна (опять же бывшая) так не будешь же навроде ивы плакучей, когда на месте ровном тебе в душу норовят плюнуть. Неужто не доходит, элементарного не понимают, что нельзя так с собакой даже, что за тупость удивительная такая… ты что – то ляпнула такое, чего ляпать аж никак непозволительно, а я возьми и – заткнись. Ненадолго, недели на две так. Цельных недели две из жизни вычеркнутых – гигантский срок!, помереть можно, правда затем лицо некое третейское намекнуло так осторожненько, что мол особа как бы в недоумении некотором, как бы не против, то есть как бы за… Да мы люди не гордые, да мы завсегда за! И ты, простак этакий, броду не разведавши, рванул, стремглав причем, по эскалатору, доверху… а ты спускалася как оно в случаях таких и водится донизу. И тут взгляды наши встретились и пресеклись даже, ты даже от неожиданости отстранилась от него… это было на КЛОВСКОЙ, сейчас ты там уже не работаешь, еще бы, краля такая на КЛОВСКОЙ какой – то, теперь ты в самом месте шикарном в роскошной конторе самой что в двух шагах от памятника предводителю с булавой высоко над головой поднятой, подле которого годы спустя мы встретимся в раз наш последний, ты обовъешь шею мою руками своими и поцелуешь так, что у меня закружится голова, затем мы присядем в заведении что на спуске и долго будем рассматривать некогда родные черты с тем, чтобы затем позабыть их навек.
Затем лица наши сблизятся и мы начнем вдыхать друг друга, как тогда, на Подоле, когда ты шептала: «Запах, я люблю этот запах…», ведь мы без ума от этого, в самые ноздри бьющего запаха, аромата присущего только одному, рядом сидящему существу с чисто вымытой белой кожей безо примесей всякой химичекой дряни. Мы тыкаемся друг друга носиками слепо словно новорожденые котята и что – то бессвязно лепечем, затем я беру твои пальчики в свои и начинаю их покусывать, самые что ни на есть кончики, пристально вглядываясь в глаза, что напротив, которые всё суживаются и суживаются, словно у кошки. Но это, как и многое чего другое, произойдет годы спустя, а пока – а пока вы спускаетесь, я же соответственно подымаюсь, что – то происходит с глазами моими, в которых богомольная старушка там же, на МИНСКОЙ увидела нечто нехорошее, страшное даже, грозящее – она вырвала меня из толпы хватая за рукава и стала просить, требовать, умолять, мелко – мелко осеняя беспрестанно крестным знамением. Затем, затем я очнулся поздно, очень поздно. В померкнувшем было сознании начало чего – то там проясняться. Да, вот здесь, около пустой бутылки это произошло в первый раз, ну почему же, похвалил память свою, отчего же, прекрасно помню всё, затем провал, и снова – словно молнии вспышка при выде стула опрокинутого, Боже, так это произошло здесь и так между мною и существом тонконогим этим, затем я тянусь к недопитому стакану и свет утренний меркнет в глазах спасая разум мой.
