На закате жизни судьба сведет меня с другой женщиной. Так уж суждено, и ничего с этим не поделаешь. Рука моя окажется единственной протянутой навстречу которую она благодарно примет. Они встретятся и будут хранить тепло друг друга даже тогда, когда одна из них бессило обмякнет.
Прошло пол года. Не просто – абсолюной трезвости. Затворничества. Зализывания ран.
Боль не ушла, оказывается она просто копила силы и выжидала часа своего, а я ведь так надеялся, мотылек легкомысленый, а она просто спряталась, затаилась, играла мо сной в кошки – мышки, все эти бесконечно долгие дни, недели, месяцы с тем, чтобы растерзать и рвануть с новой силой, ударить но ногам, заходивших ходуном, сердцу, бешено заколотившемуся, дыханию сбитому, коже покрывшейся испариной, мозгам ничего не соображающим при виде одиноко идущей навстречу знакомой фигуры. Да, но и тебе кровь прилила к лицу, ах, всему виной сок морковный, кто бы подумал…
Ни с того ни с сего рука рванула, непроизвольно, судорожно, независимо от воли, или что там от нее осталось, крышку телефона. Ты вначале не сообразила, затем, мне показалось?, обрадовалась. Мы поговорили так, ни о чем, но ты не бросила трубку, я не бросил, значит есть на свете кой – какая правда жизни. Внезапно, так же повинуясь некой силе неведомой, выскочил на улицу зная, сейчас я увижу, я не мог тебя не увидеть – и вот локоны твои на ветру развевающиеся, я не мог их не увидеть – это стало выше меня.
Замкнутое пространство располагает к общению. В одиннадцать вырубается свет. Сон не идет не только мне. Лучи прожекторов смотровых вышек зайчиками прыгают по потолку разбивая ночные сумерки в которых каждый занят своим – курит, глазеет разноцветный ящик, ведет неспешные беседы за жизнь. Которые никто не ведет на воле.
Нельзя сказать, что мы закорешились, уж слишком разные люди, хотя в дальнейшем и имели небольшое дельце в Польше, с которого соскочил при первой же возможности, но об этом не здесь. От вынужденого безделья и нечего делать повадились, помимо шахмат, играть в игры детские. Столицы или имена разные, или писатели, ну вы поняли, сами небось из детского возраста не вышли, да мы всегда в нём, до доски гробовой, чего уж там… Москва – Амстердам – Мехико – … Послушай, понизив голос, как – то молвил ночной собеседник, когда речь в который раз зашла о женщинах…
«Мы их не расстреливали. Это была бы для них слишком легкая смерть. Мы их рубили саперными лопатками. Причем делали это как можно медленнее, как можно мучительнее. Чтобы видеть, как тело испускает дух, агонизирует в предсмертных муках. А когда пленных проводили через выжженные села, местные жители пытались сделать то же самое голыми руками».
