Она молчит, по-прежнему стоя надо мной. Мой совестливый взгляд карабкается по ее серому балахону — сначала до рукавов, а потом выше, уже по золотой линии на воротнике…
Кто же они все-таки, если не мы и не Мастера?.. Хм…
— Умоешься здесь и переоденешься. А потом я познакомлю тебя с новенькой.
— Насколько она опытная? — спрашиваю я уже от узкой двери, прячущейся за еще одной занавеской.
Все-то они тут прячут!..
— Решено, что ее можно отправить в путь.
— Вы ее проверяли?
— Не было смысла. Ее сила известна по ее родителям.
— Полукровка?
— Как раз нет.
Уже закрывая за собой дверь туалетной комнаты, я думаю — а может, крючок моей Старшей связан вовсе не с выходом, а наоборот?..
Расстегнув, но еще не стащив штаны, не выдерживаю и высовываю нос обратно в комнату:
— Ала, что она за личность?
— Не волнуйся, она при тебе ненадолго.
Еще интересней!..
И прежде чем я успеваю засунуть свой нос обратно, Ала бросает мне приказом:
— Я тебе говорю — не волнуйся!
Этот тон… мы имеем право ответить на него лишь покорным молчанием. На то они и Старшие, чтобы указывать нам — тем, кто потом указывает своим Мастерам… Такая цепочка.
С недавних пор я думаю, что это цепь.
— Тебе не стоит задавать вопросы, ответы на которые тебя не касаются, — доносится до меня через прикрытую дверь уже мягче, словно примирительней.
Долго умываюсь, долго расчесываюсь, хотя собрать волосы в короткий хвост — дело двух вдохов. Нарочито медленно переодеваюсь — позаботились, и для меня на полке лежит не только белье, но и новый костюм, у куртки ни один шов еще не надорван.
— А когда коснутся, вы тоже ни на что не ответите, — ворчу я в прохладную воду, которой плещу в лицо второй раз, пусть даже в этом нет необходимости: я уже чувствую себя посвежевшей.
В комнате на диване Ала сидит с ногами так, что я, пожелай пристроиться на том же мягком, ютилась бы у какого-нибудь подлокотника. Да, на то они и Старшие, чтобы любого на место ставить.
Сажусь на пуфик возле столика. Уже принесли поднос с фруктами — не мясо, конечно, но тоже питательно. А придется признать, что курицу сейчас я не то чтобы не съела, а при одном только ее виде, наверное, окна криком разбила. И основной шпиль бы точно покачнулся.
Однако в висках мысли больше не бьются, не рвутся в одну сторону — к Крин. Всего один вечер — и я уже не ору, как семь предыдущих. И шпиль ровнехонько торчит из центра Первого, в самой середине колодца нашего огромного круглого здания. Незыблемый, его ничто не колыхнет, даже если все мы станем орать.
