Они помогают нам в наших проблемах, обучают новеньких. Они такие, что, завидев их, хочется отряхнуться от рабочей пыли и осторожно приблизиться… хочется быть, как они, хочется прикоснуться и черпнуть…
Ала не зря считается одной из лучших — рядом с ней собственная боль действительно уменьшается, утихает, словно бы еще ничего не случилось и у меня тоже…
А может, это вино.
Дождавшись, пока я допью, она ставит свой нетронутый бокал на круглый столик возле мягкого диванного подлокотника.
— Я прошу тебя не думать, будто я видела в Крин внутреннюю опасность и сознательно тебя не предупреждала, — говорит она проникновенно и печально. — Ее потеря разрывает мне сердце не меньше, чем тебе. Мы скорбим вместе, и не стоит нам ранить друг друга обвинениями.
— Значит, вы все-таки могли бы меня в чем-то обвинить?
— Уж всяко не в том, что ты мне наговорила про осколок, выбранный ради светлого дня… Никто не мог предвидеть, что Крин погибнет. Такая молодая, умелая… Среди моих учеников не попадалось никого, кто был бы схож с нею. Но ее смерть случайна — поверь и ты в это, как верю я. Ничьей вины нет, как нет ничьей задумки. То, что случилось не по замыслу, нельзя постичь, можно лишь принять как есть… Крин проявила слабость, наговорила тебе чепухи, поддавшись этой слабости… Увы, Инэн, но слабость обречена, и гибель Крин не говорит ни о чем ином. Теперь из-за ее слабости ты одинока. Но сила — это всё. И мы — это сила. И наше дело — сила.
— Да не-ет… Я тоже слаба, потому что не смогла ей помочь.
— Сила не в том, чтобы помогать. Сила в том, чтобы сохранить. Ты сохранила свою жизнь, не дала чудовищу съесть еще и тебя, а это было бы непоправимым для нас.
— Непоправимым… — я дергаю щекой и ставлю пустой бокал на другой, парный, столик. — Так ли? Подумаешь, одна пара. Разве убудет от наших, которых… Сколько нас? Я и числа-то не знаю… И разве что-то изменилось бы, если бы меня съели вместе с Крин?
— Инэн!
— Ничего не меняется, если погиб один из нас. Ничего не меняется, если выйдет с пути другой. Тогда что изменится, если убрать нас всех? Что, если мы перестанем шастать туда-сюда наперегонки с крысами и тараканами? Если осядем на одном осколке? А хоть вот на этом же, — я тыкаю пальцем в диван под собой.
Ала смотрит на меня, застывшая. Ее поразили мои слова, но, похоже, сейчас мы обе не можем до конца понять, какие именно.
— Нет, ты рассуждаешь неверно. Не могу ничего тебе запретить, но я несу ответственность и за твои мысли. Поэтому вынуждена напомнить тебе, что мы не можем ничего перестать и где-то осесть, пусть даже кому-то такое кажется полезней нашей работы. Неужели мы, и ты в том числе, бросим людей на других осколках предоставленными своей судьбе и случаю? Неужели отдадим их на растерзание чудовищ?
