— Разберутся сами. Я же знаю — разбирались и с тараканами, и с крысами. Не всегда удачно и с жертвами, но…
— Вот ты и сама не веришь в то, что сегодня заявляешь! Потому что именно — с жертвами. А мы не можем их допустить.
— Ала, только не повторяйте мне весь курс. Я знаю, что мы должны сохранить любую жизнь и защитить разумную. Но ведь мы не везде поспеваем, а систему вызовов так и не сделали.
— Да-а… — она с досадой поджимает губы.
Когда-то она горячо поддерживала идею о такой системе, рисуя удачное будущее. Противники самой ее возможности ссылались на настоящее. А настоящее таково, что мы до сих пор не разобрались с тем, что у нас есть. Например, почему и как закрываются безжизненные осколки? Название «Аварийная система» есть, а как она работает, не знаем. И тут еще заговорили о создании новой системы. Кто-то поверил, кто-то уперся…
— У нас нет вызовов, — продолжает она, и изящная рука поправляет светлый, упавший от накатившей скорби локон. — И именно поэтому мы не можем вдруг прекращать отлаженную работу. Нам не на что заменить ваши пути. Если вы все остановитесь в своем движении, а чудовища будут продолжать появляться, то угроза разумным возрастет так, что, даже вернувшись к прежнему, мы потеряем невосполнимое.
— Значит, такова будет судьба разумных.
Она смотрит на меня долго, и мне от ее взгляда совсем плохо, словно она у меня нутро меняет по моим слабым местам. Хорошо, что я знаю — Старшие не из Мастеров, значит, менять ничего не будут.
— Судьба людей на осколках оборвется, если мы оставим их с ней наедине, — голос ее из мягкого становится давящим. — Судьба оборвется вместе с жизнью, а среди разумной…
— Я же прошу, не повторяйте. Все сама знаю. Я потеряла Мастера, но не память! — не выдерживаю я. — Но мы так долго ждем эту силу! Что, если ее и вовсе нет?
— Глупости говоришь, Инэн! Как это на тебя не похоже… Она не может не появиться. Ты же сама слышишь, как мир тоскует по силе. Значит, она придет, мир сам призовет ее в себя — наша цель найти и…
— Слышу.
Я встаю и подхожу к одному из узких окон. Занавески в покоях Алы всегда задернуты, словно бы она не только старается не появляться под небом, но еще не хочет, чтобы свет проникал к ней, в ее жизнь. Именно поэтому сегодня я делаю то, на что не осмеливалась раньше — отодвигаю тяжелую занавеску.
— Все слышу.
А может, это вино…
Снаружи вечереет. Воздух подкрашен синеватым, неба коснулся розовый — но здесь это не цвет слабости. Внутренняя сторона нашего дома, выстроенного в форме огромного колодца, уже отмечена тенью — свет звезды почти ушел из серых вогнутых стен.
