— Неужели у вас с Викой даже предположения нет, к кому и ради чего Теплоухов сюда приезжал? — настойчиво спросил Бирюков.
Нино вроде бы хотела перекреститься, но передумала:
— Ей-Богу, нет.
— И о том, как Николай Валентинович попал в дом, ничего не знаете?
— Совершенно.
— Сколько у Вики было ключей от внутреннего замка?
Кавазашвили опустила глаза:
— Кажется, два.
— И оба она потеряла?
— Нет, не оба. Один я посеяла, другой — она.
— А Теплоухову не ты отдала ключ?
Нино будто вздрогнула:
— С какой стати я стала бы подводить подругу?
— Но ведь с Казбеком ты в Викином доме тайком встречалась…
— Ну и что, Казбек умер от этих встреч?
— Не умер. Он пять миллионов тебе не давал?
— Клянусь, Теплоухов по-спонсорски дал мне денег, без отдачи. И вовсе не в деньгах тут дело.
— А в чем?
— Не знаю.
Бирюков показал два ключа:
— Мы нашли оба ключика. Посмотри внимательно, какой из них твой?
Кавазашвили расширенными повлажневшими глазами уставилась на ключи:
— Они оба одинаковые. Где нашли?
— Один подбросили в ограду Викиного дома после случившегося. Другой лежал в кармане кожаного пиджака Теплоухова.
— Вика говорила, никаких вещей Николая Валентиновича в доме не было.
— Правильно. Вещи мы достали из озера, которое за Викиным огородом.
— Это вообще… какая-то сказка.
— Сказки сами не рождаются. Люди их сочиняют. Не скажешь, кто сочинил эту?
Нино кончиками мизинцев убрала из уголков глаз навернувшиеся слезинки и молча покрутила головой. Бирюков нажал клавишу селектора:
— Голубев…
— Слушаю, Игнатьич! — бойко ответил Слава.
— Зайдите с Викой ко мне.
— Один момент!
Бирюков ожидал увидеть Солнышкину, как сказал ему следователь Лимакин, «невыспавшейся и чуть заторможенной», однако Вика вошла в прокурорский кабинет с таким видом, будто силилась удержать смех. Пропустивший ее в дверях впереди себя Голубев тоже был весел.
— Чем, балагур, рассмешил девушку? — шутливо спросил Бирюков.
Слава, вроде оправдываясь, зачастил скороговоркой:
— Об экзаменах, Антон Игнатьич, с Викой разговорились. Пересказал ей медниковскую байку, как Павел Иванович, играя на баяне, принимал зачет у студента.
Солнышкина едва не прыснула от смеха, но, увидев, что Кавазашвили кончиками мизинцев вытирает уголки глаз, мгновенно изменилась в лице. Она села на услужливо предложенный Голубевым стул, поправила на шее косынку и растерянно спросила Нино:
— Ты, кажется, плачешь?..
Та стыдливо отвернулась. Вика широко открытыми голубыми глазами уставилась на Бирюкова:
