— Зачем же ты говорила сотруднику угрозыска, будто родители тебя финансировали? — спросил Бирюков.
Кавазашвили пожала плечами:
— Не знаю. Со школьных лет привыкла выкручиваться. Да, откровенно сказать, еще и испугалась, что из-за этих денег мне привяжут смерть Теплоухова.
— Вика Солнышкина вместе с тобой расписку писала?
— Какую?
— О том, что тоже получила от Теплоухова пять миллионов.
— Да вы что?! — удивилась Нино. — Ничего она от Николая Валентиновича не получала. Вика всего лишь написала образец расписки со своей фамилией, а я переписала и вместо Викиной свою фамилию поставила.
— Без образца не могла написать?
— С грамматикой у меня плохо. Привыкла в школе у Вики сочинения списывать. Ну и попросила, чтобы она черновик набросала.
— Каким образом этот черновик попал к Теплоухову?
— Никаким. Вика себе его забрала.
Бирюков показал ксерокопию расписки Солнышкиной:
— А это что?..
Кавазашвили долго вглядывалась в текст. Ответила растерянно:
— Не знаю. В черновике Вика не расписывалась, а тут подпись стоит.
— Но ведь пять миллионов она где-то взяла…
— Ну, взяла.
— Где? У кого?
— Не знаю. На эту тему мы с ней не говорили.
— Почему же сотруднику угрозыска ты сказала, будто у Черемисина она одолжила эту сумму?
— Черемисин давно на Вику глаз положил, подмасливался к ней. Вот мне и подумалось, что она у Ярослава могла, перехватить деньги, как я у Теплоухова.
— Говорят, Теплоухов на Вику тоже засматривался…
— Врут. Николай Валентинович с девственницами не связывался. Считал их малолетками, за развращение которых могут быть большие неприятности.
— Перед тем, как Вика попыталась кончить жизнь, какой у вас разговор был?
— Вчера, что ли?
— Да.
— Вика весь день промолчала. Не в настроении была. Вечером долго в окно смотрела. Потом достала из моего чемодана портативный магнитофон и поставила кассету про девчонку-хулиганку. Там есть куплет:
«Вернись домой», — мамаша мне шептала.
Орал отец: «Ты, девка, без ума!»,
А я своим кормильцам отвечала:
«Мой дом родимый — женская тюрьма».
После этого куплета Вика выключила песню и говорит: «Зря я не послушалась Алену. Надо было в прошлом году отравить Азера. Сейчас бы не прятались мы с тобой». — «Ты совсем чокнулась? — говорю. — В „дом родимый“ захотела?» Вика вздохнула: «Ничего страшного. Отсидела бы, как в монастыре». — «Женская тюрьма — не монастырь. В ней порядки развратнее, чем в публичном доме». — «Откуда ты знаешь?» — «Девки, которые там побывали, рассказывали». — «Тогда надо было мне самой отравиться». — «Не балдей! Выкинь Азера из головы. Сюда он не приедет». — «Теплоухов же приехал». — «Ну это вообще какое-то чудо, а чудеса часто не повторяются»… — Кавазашвили робко взглянула на Бирюкова. — Вот, можно сказать, и весь разговор.
