Новый 1922 год встречали тихо, одни. Раз так darling хочет, так тому и быть! Да и что за праздник такой – он не понимал. День как день. Весь вечер пролежал в её мягких руках. Потом поссорились – Сергей сбежал на Богословский. Толик говорил: «Что, снова адьо?»
Отправился к Конёнкову в холодную студию. Там-то Исида не догадается его искать. Пили три дня с Ванькой Старцевым. Признавался другу и плакал, уронив лицо в ладони, что любит страшно и мучительно, что вот, выполнил он таки завет Блока ему…
Ваня спросил:
– Какой завет?
– А такой. Он сказал мне: «Раскачнитесь посильнее на качелях жизни». Я и раскачнулся! И ещё раскачнусь! Увидишь…
Сидел на трёх порожках конёнковского дома, слушал грохочущий по Пресне трамвай. Сидел распахнутый, вспоминая лето. Замёрз, наверное, а как – и сам не заметил. Летом за домом рожь его любимая, а в ней – васильки да капли маков. А ещё там свалены в кучу красивые кряжистые пни, какие-то глыбы – всё для будущих творений. А в маленькой комнате, обставленной аскетически просто, с полкой над кроватью, с маленькими фигурками из дерева, ждёт тёплая печка, гудит, «пчёлка» – так её сам Конёнков зовёт. Мощный мужик, русский богатырь. И силы его – богатырские. Лицо смуглое, рубленное, ловкие, сильные пальцы, особая, присущая только ему манера говорить, ходить, смеяться. Именно манера, как суть внутреннего мира, а не наигранная манерность, как у Клюева. И песню Конёнков любит, и водку, и дружить умеет. Уходил Сергей от него – расцеловал троекратно, по-русски.
Когда Сергей вернулся на Богословский, его ждало длинное письмо от Исиды с переводом Нейдера. Она не спала три ночи, в ужасе представляя себе, что с darling могло случиться. Кабацкая драка, перерезанное горло, кутузка, полная разбойников. Он смеялся. Невесело, правда. Что она понимает в его стране, эта наивная девочка сорока с лишним лет? Однако письмо его тронуло: понимать-то не понимает, но чувствует нехорошее. Много раз говорила ему, что боится не за себя, а за него. И чтоб не исчезал без вести – она с ума сходит.
Заболел внезапно. Пару дней валялся с температурой, потом пошёл на поправку. У Толика гостил старинный друг Сергея, ещё по Питеру, поэт Городецкий. Встретились в «Стойле». Сергей так обрадовался, что не знал, куда его усадить и чем накормить. Всё что мог – выставил.
А теперь вот Городецкий ему – нянька.
Они были вдвоём, когда прибежала встревоженная Исида. Каким-то непостижимым образом узнала, что darling болен, что он нашёлся! Принесла в узелке еду и огромный апельсин – оранжевый, как солнце, которого в январской Москве не увидишь.
