Сразу обвила Серёжу руками-лебедями. Ах, как долго его не видела! Со вчерашнего дня. Целовала сначала целомудренно, как статую, а потом – нежнее и нетерпеливее. Вырвался, подошёл к пианино.
– Кто это? – спросил по-русски, дополняя слова мимикой глаз. Указал на портрет Теда, вставленный в красивую рамку.
Исида его взяла, ласково улыбнулась любимому, такому изысканному лицу её «первого гения». Сергей ревниво перехватил её взгляд: так она смотрит только на него самого.
Она сказала:
– Тед. Мой гений. Тед – гений. Балшой…
Выхватил портрет из её рук. От гнева на щеках проступили два розовых пятна. Сунул под кипу нот…
– Всё! Адьё! Нет его!!!
Развёл руками. Оглянулся по сторонам. Где Тед?! Взгляд Сергея был недоумённым, а вся поза – бесконечно выразительной.
Исида радостно рассмеялась, как девочка, и махнула рукой:
– Адьё!
Сергей схватил её за покатые плечи, грубо тряхнул, сказал в лицо:
– Я – гений!!! Понимаешь?!! Я…
Очень часто теперь на Сергея волной накатывало мучительное чувство. Он даже точно знал, где оно жило. При этом неважно, был ли он рядом с Исидой или где-то ещё. Нечто подобное он испытывал когда-то давно с Зинаидой. Он тогда решил рубить узел, расстаться. Только то, старое, было не такое острое. Мучение его заключалось в дилемме: идти к Исиде или нет. Если он был у неё, ему было плохо, потому что не знал с нею покоя. Пирушки и постель. Постель и снова – шампанское. Вроде добрая баба, на русскую похожа, только уж больно живёт странно: будто каждый день – последний. И сквозь синие брызги глаз проступает какое-то бездонное отчаяние. Если же он уходил, ему и вовсе становилось невыносимо: тянуло к ней страшно, тошно, мучительно и нестерпимо. Будто ни вздохнуть, ни выдохнуть. Будто и жизни нет без её наивных, синих глаз, без глубокого, такого выразительного голоса, без её царственной походки… Вот такая «любовь – зараза», вот такая «любовь – чума. Подошла и прищуренным глазом хулигана свела с ума». Чувствовал себя попавшим в плен. Странная баба: окутывает, как тёплая волна, а двинуть рукой, ногой – нельзя. Пойманное сердце подсказывало: тянет его в пучину, мощной волной тянет, уходит песок из-под ног. Даже снился ему роковой размах её лебединых рук… Врёшь!!! Он пошлёт их. Не умрёт он, не умрёт – никогда!!! Где искать спасения? Снова – у Толика.
В небольшой кулёк из «Правды» складывал самое необходимое: бельё и бритву. Толик видел его, ухмылялся. Что, довела ненасытная баба? Дурак Толик, ничего-то он не понимает. Сергей рушился в постель и спал сутки. На следующий день приносили от Исиды записку, в которой она умоляла своего darling вернуться. Сергей её рвал в клочки. Уходил из дому, потому что знал, что будет дальше: Исида явится сама. Как-то раз вернулся на Богословский поздно. Шёл и думал: нет её там? Выдохнул: Толик сказал, что была, но ушла. Быстро, быстро. Строчки уже сложились в уме, осталось записать. «Низкий дом с голубыми ставнями…» Нет, сыро совсем… «С расписными ставнями…» Писал и черкал, снова черкал и переписывал с начала. Листки, как бабочки, слетали на пол. Стук в дверь грубо вырвал его из полного погружения в магию Слова. Толик уже спал. На пороге стояла Исида. Глазами грустными смотрела – будто гладила. Начала что-то лепетать. В нём поднялось бешенство: неужели не ясно – он не вернётся!!! «Излюбили тебя, измызгали – невтерпёж…» Бесстыжая, липкая баба! Выругал её матом, указал на дверь. Она стала повторять странные русские слова – так хотела успокоить его… Разозлился до темноты в глазах, схватил бутылку водки, что стояла у Толика, и на её глазах стал пить из горлышка. «На! На!!! Этого хочешь от меня!!! По-другому ты мне не понравишься!!!» Толик давно уже проснулся и наблюдал эту сцену. Исида опустилась на стул и закрыла лицо руками: она плакала. Сергей тоже сел, уронил голову на стол, в исписанные листки. Исида сквозь вуаль слёз смотрела на него, на милые, рассыпавшиеся жёлтые волосы. Хмель ударил ему в голову – хотелось ругаться, кричать, ударить её… Сжал кулаки. Вдруг почувствовал, что она взяла его за руку. Их пальцы переплелись, будто впервые. Отпустить их он не смог…
