К чести своей, я сохранил спокойствие: человек, приносящий новость, не менее значимую, чем весть о судьбе Рима, не ожидает встретить такой прием. Он думает, что ему будут внимать с почтением, и дослушают до конца, и не отошлют прочь, прежде чем у него появится возможность по-настоящему открыть рот. Не успел я опомниться — да! — как дверь захлопнулась, а я очутился на крыльце. Будь проклят гордец— Апостол! Вот загорится его дом — с ним вместе! — я и пальцем не шевельну, чтоб коснуться его дрянного дверного молотка.
Что он имел в виду, упоминая политику и безумцев: хотел меня одурачить? Дело тут явно нечистое — гораздо более темное, чем он пытался мне показать, — оттого он столь надменен и груб. Тварь.
Что Марджори Линдон смогла увидеть в этом ничтожестве, было выше моего понимания; тем более если рядом находился человек, боготворящий землю, по которой она ступает.
Всю ночь напролет, просыпаясь, погружаясь в сон и в грезах своих, я терзался вопросом, что Марджори в нем нашла! В тех самых снах я отвечал себе, что увидеть в нем она ничего не могла — и не увидела, не то что во мне — о, какое это было облегчение! К несчастью, очнувшись, я понимал, что все совсем наоборот; сколь грустны были эти пробуждения. Пробуждения с мыслями о кровопролитии.
Итак, недурно подкрепившись, я отправился в лабораторию планировать убийство — законное убийство, ибо то была главная цель моего замысла. Я искал оружие, способное не только принести победу целой кампании, но сделать это всего за полчаса. И чтобы для того не потребовалась армия. Я замыслил такое оружие, что, дай его в руки одному человеку, в крайнем случае двоим или троим, и посади их примерно в миле даже от самого большого регулярного войска, когда-либо посылавшегося на поле боя, будет — бах! — все солдаты мертвы, а ты эту фразу и договорить не успел. Если высокоточное оружие, на которое можно положиться в деле человекоубийства, есть не что иное, как средство сохранения мира — и глуп индивид, утверждающий обратное! — тогда я в шаге от того, чтобы считаться главным миротворцем, какого только можно себе представить.
Что за изысканное наслаждение ощущать, как длань твоя сжимает жизнь и смерть народов; ведь еще чуть-чуть, и они окажутся в моих руках.
Я расположил перед собой некоторые из сильнейших разрушительных веществ, с которыми человек может пожелать иметь дело: монооксид углерода, триоксид хлора, оксид ртути, кониин, амид калия, поташ, циан — и тут вошел Эдвардс. На мне была маска собственного изобретения, закрывающая уши, голову и все прочее, подобно водолазному шлему: я работал с газами, вызывающими мгновенную смерть при единственном вдохе. Всего за несколько дней до этого я, без маски, проделывал какой-то дурацкий опыт с парой веществ: серной кислотой и цианистым калием — как вдруг рука моя дрогнула, и не успел я опомниться, как их малые количества смешались. Судьба меня хранила, и я отшатнулся назад, а не упал вперед; в результате, где-то через полчаса, меня, лежащего на полу, обнаружил Эдвардс, и весь оставшийся день значительная часть городских медиков занималась приведением меня в чувство.
