Эразма сюда несла волна приязни, порыв сочувствия к Каролине, верней, к той Каролине, какую он вообразил, в согласии, конечно, с отношением к ней Фрица. Вдобавок ему загорелось разделить свое смятенье оттого, что в жизнь вторглось такое существо, как эта Софи, разделить с той, которая заведомо его поймет. И в то же время он хотел разузнать побольше о девчонке: последний разговор с братом не оставлял надежд из него самого выудить еще хоть слово, ни даже в письмах.
— Фройлейн, я с вами буду говорить со всею откровенностью.
Она просила называть ее Каролиной.
— Вы хорошо знаете замок Грюнинген, не так ли? Ваш дядюшка Юст часто там бывает и, конечно, брал вас иногда с собой.
— Брал, да, — сказала Каролина. — Но что хотелось бы вам узнать, и…
Но Эразм перебил:
— Что вы о ней думаете? Что она, собственно, такое?
— Я, конечно, более дружна со старшею сестрой, но та теперь вышла замуж и уехала.
— Скажите мне всю правду, Каролина.
Тогда она спросила:
— И вы никогда не видели Софи фон Кюн?
— Видел. Явился в замок Грюнинген и постучался у дверей, как постучался к вам. Забыл о приемах порядочного человека, забыл об оправданьях своим поступкам. Я, кажется, с ума схожу.
— Стало быть, вы ее видели. Скороспелая, в некотором роде. Изящная походка. И волосы хороши, темные волосы, это сильный пункт. — Впервые она взглянула прямо в лицо ему. — Как он мог?
— А я-то ждал, что вы мне объясните. Я сюда явился в надежде, что вы мне ответите на этот вопрос, а еще оттого, что…
Каролина нашла в себе силы, тряхнула колокольчик.
— Пусть нам принесут чего-нибудь подкрепиться, хоть мы не голодны.
— Конечно, не голодны, — подтвердил Эразм, однако, когда угощение явилось, он ел Zwieback[42] и пил вино в свою меру.
Ему двадцать, только двадцать лет, она думала. Ему меня жалко. Никогда уже не будет он так сочувствовать другому человеку, которого совсем не знает. Но мне не нужно, чтобы меня жалели.
— Погодите минуточку, — она сказала. И оставила его одного, и он не знал, что делать, — есть одному в комнате неловко было, — и вернулась со стихами, которые прислал ей Харденберг.
…не вдвоем
Уже мы будем — вчетвером,
С возлюбленными, и с улыбкой
Оглянемся на берег зыбкой,
На берег юности, печали,
Где наши беды нас венчали,
Скорбей и жалоб череда.
Кто знал, что все они растают?
Кто мог мечтать? Но — никогда
Напрасно сердце не вздыхает!
Эразм сидел, униженный, смущенный — не передать словами.
— Вчетвером, Каролина, я так понимаю — вчетвером — за этим вот столом. Стало быть, есть кто-то еще, кого вы знаете и любите.
