С семнадцати лет вся жизнь Фрица была, в некотором роде, вечное движение, вернее, Гаулева ему неспешная замена, туда-сюда, но не на большие расстояния. Жизнь проходила в «золотой лощине» Священной Римской империи, оцепленной горами Гарца и непролазными лесами, пересеченной реками — Саале, Унструт, Эльстер, Гельме, Виппер, изгибаясь и крутясь с совсем, казалось бы, напрасной живописностью, бежали мимо карьеров, солеварен, верфей, прибрежных кабаков, где посетитель часами безмятежно ждет, когда для него наловят и зажарят рыбу. Мили и мили земли, безропотно отдающей свой картофель, репу, белокочанную капусту, какую приходится пилой пилить, холмились от селения к селению, и каждое пленяло и своей особостью, и отрадной схожестью с соседним. Селения эти тешат взгляд путника, издалека ловящий деревянный настил старой церкви и купол новой, потом бегущий в улицы, где в струнку выстроились дома, при каждом — свой свинарник, своя печь для выпечки хлебов, а порой даже и деревянная беседка, где хозяин, без мыслей в голове, попыхивая носогрейкой, наслаждается вечернею прохладой под резным девизом: «Там хорошо, где мы есть» и «В довольстве твое богатство». Иногда, не часто, и женщина находит время посидеть в беседке.
Когда после года занятий в Виттенберге Фриц держал путь к себе на юг, день выдался — один из тысячи, хрустальный день райской синевы. Только начали копать картофель — Фриц и сам бывало помогал его копать, с большой охотой, у братьев в Нойдитендорфе, в детстве.
Между Рипахом и Лютценом он остановился там, где речка пересекла дорогу, — чтобы дать Гаулю напиться, хотя обыкновенно бедной твари приходилось терпеть До окончанья дня. Фриц расслабил поводья, и Гауль вздохнул так жадно, будто бы до той минуты не знал, что такое воздух. Фрицев саквояж, притороченный к седлу, вздымаясь, опадая, с барабанным боем колотился о широкие конские бока. Наконец, выпустив понемножку ветры, Гауль выискал местечко потеплей да погрязней, погрузил морду по самые ноздри и принялся пить с такой пугающею прытью, какой никогда еще на пути от Виттенберга не проявлял.
Фриц сидел обочь пустой дороги, на сырой, на саксонской земле, которую любил, не видя пред собою ничего, кроме картофельных обозов да ольховой просади, пометившей течение Эльстера. Итак, обучение почти завершено. Чему же он обучился? Философии Фихте, геологии, химии, комбинаторной математике, саксонскому коммерческому праву. В Йене едва ли не самый большой друг, физик Иоган Вильгельм Риттер
