— Наконец-то они спелись, — сказал Фриц. — Оба считают меня ничтожеством, а то и трусом.
Сидония нежно сжала ему локоть. Но через распахнутую дверь гостиной видно было, как отец и дядюшка, в ярости, наскакивают друг на друга.
— Ну и оставил бы мне все попечение о твоем сыне! Ведь ничего в этих материях не смыслишь.
— Ты забыл, что я семь лет прослужил в Ганноверском легионе! — кричал фрайхерр.
— И ни бельмеса не понял в военном деле.
Сидония с Карлом увели удрученного Фрица во двор, и дальше, в плодовый сад.
— Груш, слив у нас этот год будет пропасть, — говорила Сидония. — И откуда ты этих глупостей набрался? С чего ты вдруг решил, что из тебя выйдет солдат?
— И куда твой разум подевался? — подхватил Карл.
— Сам не знаю. Вот ты скажи мне, Карл, что человека делает солдатом?
— Ну, сам-то я захотел послужить моему принцу. И еще — из дому сбежать, — ответил Карл.
— Ты будешь без нас скучать, а Карл? — спросила Сидония.
— До того ль мне будет. А вам-то всем от меня только больше проку будет издали. И ты, Сидо, скоро замуж выйдешь, думать забудешь про своих братьев.
— Никогда! — крикнула Сидония.
Едва отделались от дядюшки с его походной свитой телохранителей и поваров, которые весь дом заполонили, к кухне не пробраться, фрайхерр фон Харденберг призвал к себе старшего сына и объявил ему, что после года в Лейпциге, а затем года в Виттенберге, где обучится он химии, геологии и праву, ему предстоит сделать первые шаги младшим служащим в Управлении соляных копей. Эразм будет отослан из Лейпцига в Губертусберг, и там поступит в училище, готовящее лесничих — прекрасная, здоровая жизнь на вольном воздухе, пусть сам он к ней и не выказывает ни малейшей склонности. Карл уже побывал в деле, в свои шестнадцать. В составе славного полка гнал французов от Майнца. Карл предполагал часто наведываться домой. Получить отпуск от армии ничуть не трудно. Офицеру в отпуске, покуда не отрапортует о возвращении, жалованье не положено: заметный прибыток для полка.
Фриц потому садился в дилижанс, отмахивал большие расстояния пешим ходом, что редко когда приличный конь бывал у него в распоряжении. Если удавалось взять коня внаймы или заполучить у друга, он это отмечал в дневнике. Собственную свою лошадку, известную только как Гауль (Кляча), он помнил еще по Обервидерштедту, но мал был верхом скакать, пока не оказался в Вайсенфельсе. Каких же лет был Гауль? Со старостью приобретя не столько мудрость, сколько хитрость, он сумел прийти с хозяином к лукавому лошажью соглашенью касательно времени и пространства: когда можно сбавить шагу, когда совсем остановиться, когда благоволить продолжить путь. И Фрица уже не смущала ни собственная внешность, ни жалкий вид коня — лишь бы добраться в конце концов от одного пункта до другого.
