Но смысл дальнейшего развития состоит в том, что человек привыкает понемногу оценивать по достоинству физический мир, в который он был поставлен в послеатлантическую эпоху. «Шаг вперед по сравнению с древней Индией представляет собою вторая культурная эпоха, также доисторическая, которую мы называем по имени тех народов, которые впоследствии населяли эти области, древнеперсидской культурой, имея снова в виду не позднейшую персидскую, но доисторическую культуру» 37.
Своим настроением, своим мироощущением этот второй период существенно отличается от древне-индусского. В то время, как индусы стремятся уйти от иллюзорного мира, бежать от него, персы «начинают ценить Майю или иллюзию, и она становится для них полем деятельности. Правда, они еще считают его чем-то враждебным, что нужно преодолеть, но у них появляется надежда, что они смогут внедрить в него силы добрых божеств… пронизать его божественно духовными силами. Так люди древнеперсидской культуры начинают ощущать реальность физического мира и работать над ним» 37.
Представителем этой древнеперсидской культуры в русских былинах является Микула Селянинович. Грандиозная картина физического мира, как поля для деятельности, для пронизывания его светлым божественным началом, выразилась в образе земледельца, обрабатывающего землю, причем внедряющиеся в землю, разворачивающие и раскидывающие ее омешики и присошек сделаны из «чиста серебра и красна золота», символизирующих духовные силы. Этот мотив внедрения золота и серебра в землю очень близок русскому народному духу, чувствующему свою родственную связь с древнеперсидской культурой, и попадается очень часто, как в песнях,
Уж я золото хороню, хороню,
Чисто серебро хороню, хороню…
так и в сказках, наравне с мотивами похищения золота.
Затем наступает третий культурный период, приближающий нас все более к историческим временам халдейско-египетская культура. Снова сделан шаг вперед в смысле завоевания физического мира. Люди более не считают его только враждебным или ненужным. «Человек уже устремляет свои взоры к звездам и говорит себе: „Эти звезды не только Майя, не только видимость“. И он углубляется в созерцание звездных путей, он изучает движения светил, изменения, происходящие в созвездиях. И он говорит себе: „Это — внешнее выражение управляющих миром богов, это письмена, начертанные богами“. Внешнее, наблюдаемое чувствами, не есть только видимость, оно — откровение богов 38. То, что прежде казалось иллюзией, Майей, обманчивым миражем, начало подвергаться внимательному изучению. Таким образом возникает внешняя наука.
