Как-то они заметили, что мимо них проезжают мощные грузовики, нагруженные богатым скарбом, из-под которого выглядывали сытенькие рыльца. Это правительство СССР драпало из Москвы ввиду приближения немцев, бросая нищих студентов да и весь город на поругание и смерть. Тогда моя мать и ее подруга – две лучшие студентки – демонстративно бросили в костер комсомольские билеты. Если бы не момент, не рев немецких танков, не паника, не всеобщее бегство НКВД – не сносить бы им голов. В тот же день их вызвал к себе домой ректор института. Он сурово отругал их, показал им приказ об отчислении, но на прощание обнял обеих, сказав:
– Ах вы, милые мои, дурочки!..
Неизвестно, как ему удалось замять эту историю.
Через полгода он принял их обеих на заочное отделение, попросив не встречаться ни с кем с прежнего курса.
В 1943 году ни за грош погиб под Орлом мой дядя Евгений, начинающий талантливый художник. Их гнали, как скот на бойню, второпях в Москве не записывая даже фамилий.
Благодаря брошенному в костер комсомольскому билету, мать приобрела друзей, у которых в 1945-м познакомилась с офицером армии Крайовы (они прятали его от чекистов). Между ними возникло настоящее чувство. Через несколько месяцев ему удалось перейти границу, а в декабре 1946 года родился я. Дома на мать смотрели косо, да и на улице – тоже. Гадливы русские люди. Да, слава богу, не все.
Я явился на свет в роддоме Свердловского района очень морозным утром 3 декабря 1946 года. Была пересменка, 9.06 утра, и принять роды оказалось некому. Родился я легко, просто вышел на свет Божий, и все. Первые руки, коснувшиеся меня, оказались материнскими, за что я судьбе очень благодарен. Моя бабушка насквозь промерзла, пытаясь увидеть меня в роддомовское окно.
Я был нетребовательным ребенком.
В отличие от младенцев, которые своей мочой, поносом и вонью изводят целые дома, со мной никаких проблем не было. У матери была на всякий случай единственная пеленка, поскольку о своих намерениях я извещал заблаговременно. Мама работала учительницей, и у нас дома постоянно кружились стайки ее учениц. Конечно, они меня заласкали, тем более, что я был симпатичным ребенком и смешливым.
Что-то неуловимое перешло мне от них, потому что с той поры я навсегда стал любимчиком прелестной части человечества.
Вскоре у мамы пропало молоко, и я стал три четверти года проводить в деревне. Моей кормилицей была коза, которая стаскивала с меня трусы, что мне очень не нравилось. В деревне со мной была бабушка.
