Предки мои поселились в Казани. Не взирая на свое дворянское происхождение, открыли кондитерскую, быстро ставшую популярной. Революция еще только назревала. Все почему-то ждали от нее перемен к лучшему. Бабушка моя, Александра Константиновна Крагиновская, вскоре вышла замуж за хлеботорговца, Георгия Григорьевича Батяйкина, происходившего из сибирских казаков. У них родилось четверо детей. Бабушка была красавицей, дед – предприниматель от Бога.
У них был двухэтажный дом с мезонином и парком, белый рояль с клавишами слоновой кости, пальмы в кадках и кресло-качалка размером с двуспальный диван.
Грянула революция. Ради спасения семьи дед отдал все имущество за бумажку, которая выставляла его чуть ли не пролетарием. С этой бумажкой он перебрался в Москву в коммуналку, в дом номер три по Настасьинскому переулку, находившемуся между Музеем Революции (бывшим Английским клубом) и театром Ленинского Комсомола (бывшим Купеческим клубом, позже – Купеческим театром). С одной стороны была улица Горького (в прошлом и сейчас Тверская), с другой – улица Чехова (в прошлом и сейчас Малая Дмитровка). Постепенно жизнь налаживалась. Талант деда позволил ему занять и в Москве приличное положение. Однако необычайное напряжение всех сил вызвало у него инсульт, и он внезапно умер, оставив семью без средств, ничего не успев сообщить о заначке, замурованной им в стенку. Ее потом при переселении нашего дома нашли рабочие. Об этом мне злорадно сообщила техник-смотритель:
– Батяйкин, а в твоей комнате-то нашли клад…
Не клад, а кровное добро моей семьи, спрятанное на черный день. И украли по традиции – сволочи. Тогда еще моя семья не знала, что белых дней в России от века не существовало, и никогда не будет.
Началась война. Понемногу бабушка распродала то, что можно было сбыть, и устроилась охранять железнодорожную станцию, тайком собирая под вагонами мерзлую, как камень, картошку. Тетка Тамара и тетка Галя пошли на яковлевский авиазавод, дядя Женя – на «тормозной», поближе к дому. Моя матушка, Нина, окончила школу с золотой медалью и как отличница поступила в Потемкинский педагогический институт, хотя имела право без экзаменов поступить в любой. Но, как она сама мне говорила, «от быдла подальше». Теперь почему-то народ называют «быдлом». Но быдлом мама считала совсем другое…
Студентов погнали рыть траншеи. По мере выкапывания, несмотря на лютую стужу, в траншеях появлялась вода. Студенты согревались у костра. Моя семья жила бедно, мать ходила в калошах, платье, почти целиком из заплат, и серой, штопаной-перештопаной кофте, которой было сто лет.
