— Всякому жить охота, песик, всякому жить охота, — болтал старик. — А когда у тебя на шее баба да пятеро детей…
С минуту он раздумывал, не зайти ли к Радзюкам, но поглядел на солнце и испугался. Вот будет Агнешка беситься! И к чему это все? Кружечка пустая, ягод нет, на каждом шагу, как из-под земли, вырастают лесники.
— Видишь, песик, все господское! Господский лес, и господские ягоды, и дорога господская! Придется теперь другой стороной, болотом, обходить, потому как, ежели еще раз на этого верзилу нарвемся, плохо будет!
По другую сторону голубели на пологих лугах незабудки, яркая зеленая трава предупреждала о скрытых от человеческого глаза топях. Но приходилось брести по ним.
— Хо-хо! Бывает и хуже, — утешал себя старик.
Бывало и хуже. Вот хоть и с Радзюком.
Шел как-то зимой граф Остшеньский со Стаником по лесу. Осматривал деревья.
Зорким взглядом заметил пан Остшеньский силки в зарослях. На снегу виднелись следы, и он двинулся по ним с лесником. Насчитали двести силков. Они были искусно спрятаны в зарослях, в кустах шиповника, в низком терновнике, среди гладких прутьев орешника. В двух силках висели зайцы.
Было морозно, потрескивали мелкие ветки, искрился, хрустел под ногами снег. Но пан Остшеньский заупрямился. Следы уже занесло снегом, зайцы закоченели. Браконьер должен был появиться с минуты на минуту, — придет же он осмотреть силки.
Граф Остшеньский прохаживался между деревьями, похлопывая руками, потому что мороз все крепчал, как обычно к вечеру.
Так они и дождались Радзюка. Неосторожно шел мужик, ничего такого ночью не ожидал.
Они вместе обошли все силки. Граф Остшеньский считал вслух и насчитал до двухсот. Не шутки!
Радзюк шел бледный, как труп. Но по лицу графа ничего не было заметно. Он спокойно считал силки.
А потом — так, мол, и так. Выбирай, брат. Суд или наказание на месте.
Пятеро детей было у Радзюка в избе да еще больная жена. Мужицкая шкура крепка, а с судом никогда не знаешь, чем дело кончится. Радзюк выбрал наказание на месте.
Четыре гибких ореховых прута изломал лесник Станик. Двести ударов получил лежавший на снегу Радзюк.
Потом те ушли. А Радзюк долго еще лежал, уткнувшись лицом в снег, прежде чем со стоном на четвереньках потащился домой. Кровь капала на снег и сразу замерзала, словно земляника на снегу.
Вот так и было. Матус знал, что как бывает, а то и похуже. А он? Только что с пустой кружкой домой ворочается, махорки купить не придется, да Агнешка будет браниться, что он полдня зря проваландался с этими ягодами.
