Тонкая седая струйка дыма поднялась над орешником. У старика даже под ложечкой засосало.
— Видишь, песик? Курит. А не велено негодяю, не велено! Строго запрещено в лесу курить! А курит. И что ему кто сделает? Он тут хозяин, а не мы, песик, не мы! Раз уж он сел и курит, стало быть, долго просидит. А там Агнешка дома бесится, что нас столько времени нет. Пойдем, пожалуй, что ли?
Он осторожно пробирался лесочком.
— Знаешь, песик, а может, еще на пригорок, который у озера, заглянуть? Может, и клубника уже есть? Хоть она вроде и позже поспевает, да погода-то уж больно хорошая.
Он свернул в сторону, в сосны. Они шумели кронами, покачивались на неслышном ветре. Почва понижалась, и уже стали попадаться дубы, огромные, высокие. Что ни дерево, то целый лес.
— Сходим-ка мы к озеру, поглядим. Нет, тогда ничего не поделаешь. Бедняку всегда ветер в лицо.
Деревья кончились. Густые заросли барбариса, черемухи, бересклета, волчьих ягод преграждали путь. С этой стороны берег был высокий, открытый солнцу, он круто обрывался здесь к озеру. Вода была голубая, гладкая. Но старика сейчас интересовали лишь солнечные пригорки, на которых, неведомо откуда взявшись, пенилась дикая клубника, — мелкие, розовые, никогда не краснеющие ягоды.
На тропинке захрустели шаги. Собака залаяла. Матус остановился как вкопанный.
Прямо ему навстречу шел Твардзиох. Из-за плеча его высоко торчал ствол ружья.
— А ты чего тут шатаешься?
Старик молниеносно подумал, что кружки в кармане его рваной сермяги не видно, и успокоился.
— К Радзюкам собрался.
— К Радзюкам? А у тебя с ними что за дела? И с собакой шатаешься? Не знаешь, что запрещено? Вот убью дворнягу, только и всего!
— Да он просто так за мной бегает. За зайцем не погонится, молодой еще, глупый.
— Но, но! Знаю я таких! К Радзюкам… А той стороной, от деревни, не мог пойти?
— Там же мокро. Вы сами знаете. Как идти по болоту?
— А здесь не разрешается.
— Я же по дороге иду!
— Дорога тоже господская, по господскому лесу проходит. Ну, проходи, проходи, чтобы я тебя больше не встречал! Знаю я таких!
Он остановился на тропинке и долго смотрел вслед старику. Уголком глаза Матус заметил, что клубника еще зеленая. Ягоды белели твердые, круглые, без румянца. Не оставалось ничего иного, как тащиться к радзюковой избе.
Радзюк получил по парцелляции[2] самый скверный участок. Далеко от деревни, на другом краю озера. Изба утопала в чаще зелени, в кустах орешника и барбариса, густо оплетенных побегами дикого хмеля. Ее почти невозможно было разглядеть, даже стоя в нескольких шагах от нее. Надо было согнуться и пройти по низкому зеленому туннелю под кустами, чтобы увидеть серые стены избушки и навес, опирающийся на четыре жерди косматой шапкой соломенной крыши. Вот тут и сидел Радзюк. Он скоро убедился, что, кроме клочка земли под рожь, ему ничего больше не вырвать у болотистых приозерных лугов и песчаных пригорков, поросших чебрецом. И он всецело отдался рыболовству, а тайком прирабатывал браконьерством.
