Ваня насупился, весь как-то съёжился, а у губ легла тоненькая горестная складка. Вдруг он резко перевернулся на другой бок, натянул простыню на голову и уже из-под неё сказал глухо:
- Мне сейчас некогда разговаривать. Я сейчас спать буду.
Петя вздохнул.
- Не хочешь? - Он задумался, и ему почему-то стало жалко себя. А на Ваню он снова начал сердиться. - Не хочешь?.. Ну, как хочешь! - Петя тряхнул головой и, оглядываясь: не видал ли его кто-нибудь, пошёл от изолятора.
А потом он долго бродил по лагерю, и его длинная фигура выражала уныние и печаль, и этого уныния не могли скрасить ни новые трусы, ни сиреневая необычно чистая майка.
Как это сказала Сончик? «Очень нехорошо!» Совсем плохо, Сончик, совсем плохо!..
Лагерь жил своей хлопотливой, неугомонной жизнью. На площадке перед клубом, где обычно проходила утренняя зарядка, малыши играли в кошку и мышку. Они радостно повизгивали, когда мышка - быстроглазая расторопная девчушка - ловко увёртывалась от кошки, и громко ойкали, если кошке - длинноногой рыжекосой девчонке - удавалось прорваться сквозь круг крепко стиснутых ручонок. На веранде дачи второго отряда занимался геологический кружок. Там было тихо - читали какую-то книгу. Из леса раздавались голоса «топографов» - кружковцы тренировались в съёмке местности. Возле нарядной клумбы разлеглись вокруг большого листа фанеры несколько девочек из ботанической секции. Они готовили классификационные бланки для гербария. Когда Петя проходил мимо, одна из них громко шепнула: «Вот он идёт…», и все девочки повернулись и стали смотреть на Петю.
Плохо, совсем плохо!..
Было жарко. Расплавленный воздух струился медленно, лениво, а иногда останавливался совсем - густой, душный, и его было трудно вдыхать. Небо слепило глаза, а серая дымка на горизонте, наливаясь зноем, синела и ширилась.
Петя побрёл к Силантьичу, за кухню. Старик сидел в тени на досках, а рядом, на обрубке бревна, примостилась Ася Васильевна. Петя хотел сделать «поворот от ворот», но вожатая его заметила, сощурила свои глаза:
- Разморился? Садись к нам, посиди.
Петя салютнул, скромненько сказал «спасибо» и присел на краешек доски.
Силантьич вёл со старшей вожатой неторопливую беседу о себе, о жизни, о том, о сём.
- … Я ж и говорю тебе, Васильевна: неудачливый я человек. Взять вот эти гидростанции на Волге. Прямо сердце болит. Это же моя специальность - гидростанции строить. Право слово, вот кого угодно спроси. Нашу районную кто строил? Я. В Сосновке, рядом вот, опять же меня приглашали. Потому - плотник. Не скажу: какой-нибудь особенный, а всё же… Затешу уголок - что твой носок. И, значит, в самый бы раз мне сейчас на Волгу податься, а нельзя. - Силантьич в горестном недоумении поднял свои узкие плечи, выпятил вперёд нижнюю губу, кургузая бородка его подскочила. - Ревматизма привязалась. И опять же, как вот этих оставишь? - Жёлтым заскорузлым пальцем он ткнул в сторону Пети. - Конечно, никакой я тут не начальник - сторож, а всё же…
