Было утро. Ласковый, тёплый луч солнца, пробившись сквозь зелень деревьев, упёрся в Петин лоб и грел его. Гомонливая птичья стая, рассевшись на кустах под окнами, кричала, чирикала, щебетала и пела на все лады.
Петя перевернулся на живот и прищуренным глазом нацелился на солнце. «Скоро побудка»,- решил он и оглянулся по сторонам. Все спали. Ваня скорчился на соседней кровати, одеяло с него сползло. Петя, вытянув руку, накинул одеяло на товарища и вспомнил, что они поссорились. Весёлый птичий гомон сразу показался слишком громким и надоедливым.
Губы Вани чуть двигались, будто он что-то тихо нашёптывал, а белёсые брови сошлись к переносице. Как было бы хорошо сейчас соломинкой пощекотать Ваню; он бы засопел, заморгал, вытаращил глаза, а потом бы они вместе рассмеялись и начали кидать друг в друга подушками…
Петя вздохнул, медленно слез с кровати и, натянув майку, побрёл на крыльцо.
На улице властвовало утро. Небо над головой было, как громадная чаша, в которой маляры только что развели голубую краску. Лишь по краям чаши, у волнистого от гор горизонта, плавали хлопья облачной пены. Деревья, словно ещё не проснулись, стояли тихие-тихие, и листья на них, как в сладкой дремоте, шевелились медленно и вяло. Чуть колебался и дрожал прозрачный лёгкий туман, всползавший к небу, туда же, куда струился белый дымок из кухонной печи. Повитая сизой дымкой гора Таёжная снизу была тёмная, хмурая, а верх её, обрызганный солнечными лучами, золотился и зеленел молодо и приветливо. В воздухе плавал аромат цветов и трав, напоённых росой.
Лагерь спал. Только на кухне раздавался весёлый глуховатый говорок тети Глаши, да Силантьич шебаршил досками возле своего верстака.
Петя облокотился на перила и задумался. Вдруг сзади зашлёпали босые ноги.
- Ты почему встал?
Это был Данко.
- Да так… проснулся…
- И я… Смотри, утро какое хорошее. Сейчас бы в залив Лазарева… Красота!
- А пичуги - слышишь как? Синицы звонче всех. Весёлые.
- А ты какой-то хмурый.
- Хмурый? Не-е. Я, знаешь…- Петя глянул в серые ясные глаза Данко - они смотрели внимательно и участливо - и неожиданно для себя сказал: - А с Ваней мы совсем поругались.- И отвернулся.
Звеньевой помолчал, потом тихо сказал:
- Зря. Надо помириться.
- Я мириться не буду. Пусть сам мирится.
- А мы заставим! - вспыхнул Данко. Он всегда так: спокойный, спокойный - и вдруг вспылит.- Это ты потому, что Ваня вчера при всех отругал тебя.
- Вовсе нет.
- Ага, рассказывай!- Данко снова замолчал
