Радомир закрыл глаза.
— Прости нас, Веда. — прошептал он.
В избе повисла гнетущая тишина, длившаяся всего пару мгновений, но показавшаяся хозяевам вечностью.
— Давно простила, — кротко ответила девочка и мать Радомира, облегченно выдохнув, схватилась за сердце.
— Что ж ты творишь, окаянная? — дрожащим голосом обратилась она к гостье.
Та недоуменно приподняла светлые детские брови.
— Я ж подумала ты отомстить нам собралась, — объяснила мать, переводя дух. — Я как поняла, что ты мужа моего тогда на охоте выслеживала, так у меня сердце в пятки ушло… Совсем я от страха голову потеряла. Да от тебя ведь и не знаешь чего ожидать! То ты добрая, то злая, то ребенок, то зверем оборачиваешься, то страсти такие рассказываешь, что кровь в жилах стынет… Неужто все простила и лишь за спасение благодарить нас пришла? — недоверчиво спросила старушка.
— Простила, — спокойно ответила девочка. — Из-за тебя и простила.
Старушка поднялась с лавки и с нежностью обняла Веду. Девочка прижалась к ней маленьким тельцем, спрятанным в грубой волчьей шкуре, и тихо заплакала.
— Бедная ты моя, — чуть слышно приговаривала старушка, обнимая Веду еще крепче и гладя ее по светлым волосам.
Наконец девочка успокоилась и заговорила:
— Я напоследок хочу просить вас об одолжении великом. В землянку свою я уже не вернусь и не хочу оставлять там это… - с этими словами Веда, вновь обернувшаяся юной девой, раскрыла сжатую до той поры ладонь, в которой оказался деревянный нательный крестик.
— Это мой. Схороните его у себя, зверю он ни к чему.
Девушка осторожно положила крестик на стол, тихо поднялась с лавки и направилась к двери.
— Куда ты? — растерянно спросил Радомир.
— Куда и говорила — в лес. Там мой дом, моя стая. Не поминайте лихом.
