Я ответил словами мечтательными и поэтическими, но произнесенными безупречно в смысле дикции и, естественно, глубоким басом:
— Род мой, бесспорно, мог произойти из Техаса. Хотя точных доказательств нет, ибо мой дед вознесся в Мешок из Испанского Гарлема города Нью-Йорка. Тем не менее "Крокетт" в моем имени несет в себе намек, а линии наследственности сплетаются в таинственные извивы, столь же прихотливые, как изгибы вон тех облаков, что плывут наверху, чаруя наш взгляд. Но что до вашего опасения, мэр, то успокойтесь: в невесомости человеческий рост, свободный от оков тяготения, совершенно неограничен. Мой дед был худощав и высок, мой отец еще более худощав и высок, а я — еще более. Моя мать также порядочного роста, хотя ей благоугодно было стать жирнячкой.
Уже начинало смеркаться, однако все вокруг меня казалось удивительно, сверхнормально ясным и четким до малейшей детали.
Я сделал еще один малюсенький глоток. янтарной жидкости, но сигарету положил на поднос: даже такой дозы было более чем достаточно для моей утонченной физиологии. То же, впрочем, относилось к любым лекарственным средствам. Мои чувства достигли высшей гармонии — к чему же ее портить? Я испытывал удивительное физическое блаженство и покой. Левую титановую пятку я поставил на правый титановый предохранитель конца стопы, то есть для удобства скрестил ноги, взяв пример с кое-кого вокруг, и продолжал:
— И все же я чувствую себя здесь как у себя дома, то есть я техасец по духу, если не по происхождению. Вы более не мои радушные хозяева, но дорогие моему сердцу друзья. "Сеньор Ла Крус", конечно, очень мило, но мне будет приятнее, если вы предпочтете называть меня Крисом… Или Черепушей. Имя это мне присвоил мистер Эрп за мой скелетообразный вид.
— Чудненько, Черепуша, называй меня Атомом, — отозвался Берлсон.
Однако я заметил, что главнокомандующий, шериф и профессор чуть-чуть ощетинились — мое восприятие было в тот момент удивительно обостренным — и одарили губернатора довольно кислыми взглядами (молоко, впрочем, возможно, и не свернулось бы), сам же губернатор с угрюмой сосредоточенностью наблюдал, как слуга протирает его сверкающие сапоги белым носовым платком. Но я решил обворожить их вопреки им самим, и тут припомнил историю, которую любил рассказывать мой отец.
Я сделал третий глоток и твердой рукой поставил стаканчик.
— Джентльмены, — произнес я довольно резко, — кем бы я ни был, сию секунду я ощущаю себя техасцем и разделяю вашу экспансивную расслабленность, вашу всеобъемлющую мудрость, вашу терпимость, ваше простецкое, но колоссальное чувство Юмора. Разрешите рассказать вам одну историю?
