–Как бы зашивать не пришлось,– вздыхает кто-то. Я поёживаюсь, вспоминая рассказ Эрика о пораненном охраннике. Вряд ли здесь проводят подобные операции под наркозом, для лесного лагеря это непозволительная роскошь. Хотя, если подумать, откуда здесь вообще какие-либо лекарства? И множество вещей на складе. Сложно увязать в единое целое складывающуюся картинку.
Проходит около получаса, и Тик выходит к нам. Усталый, он находит в себе силы улыбнуться ребятам и успокоить их, что всё в порядке. По одному, по двое они быстро растекаются в разные стороны, по своим делам. Тик садится рядом со мной в траву, прислонившись спиной к тёплым шершавым доскам домика. Закрывает глаза и тихо напевает под нос незатейливый мотив.
Смеркается. Небо постепенно заволакивает тёмной плёнкой. Закат сегодня скомканный, затянутый рваными облаками. Сейчас в этих разрывах видно местами маленькие остроконечные звёзды. Затихает в лесу вечерняя птичья перекличка. Воздух чуть дрожит, жара, пришедшая недавно, не спадает до поздней ночи. Лишь на рассвете станет свежо и легко дышать.
–Идём к кострам, думаю, там сегодня будет что послушать.
Тик ободряюще улыбается мне, но глаза выдают сильную усталость. Не столько физическую, сколько моральную. Я заглядываю в медпункт. Доктор шёпотом отвечает, что всё по-прежнему. Я прошу его сообщить, если Мира очнётся. Он кивает, хотя вряд ли он сумеет ночью найти посыльного для меня. Напоследок ещё раз взглянув на одноклассницу, ухожу. Кроме нас у домика никого, Кор куда-то пропал. Наверно, увязался вслед за ребятами или самостоятельно изучает лагерь.
До костра нас провожают звонкие цикады. В траве замечаю несколько зелёных пятнышек: светлячки. Тик не ошибся: на брёвнах уже немало народу. Втискиваемся на освобождённое местечко, я улыбаюсь, заметив напротив Кит. Девушка приветливо машет распахнутой пятернёй, не отвлекаясь от разговора.
–Сель!– кричит она через минуту.– Любишь печёную картошку?
Картофелина обжигает пальцы, я ловлю её и тут же роняю в траву возле ботинок. Кит заразительно смеётся над моей неловкостью. Беру протянутый кем-то влажный кленовый лист, заворачиваю картошину в него и дую. Запах дразнит, щекочет ноздри. Ещё до того, как она успевает хоть немного остыть, я съедаю угощение.
–Ну, как, нравится?
–Ошень!– отвечаю и одновременно жую.
Так и сидим, перебрасывая с бревна на бревно картофелины и щурясь на костры. У Тика на щеке лежит мягкий отсвет, золотятся светлые волосы. Он уже отошёл от дневного приключения, только перевязка на руке напоминает о случившемся. И сейчас, оживлённо жестикулируя, пересказывает события, кто ещё не успел услышать и тем, кто пришёл послушать в очередной раз. Перебивая друг друга, мы рассказываем, как пришли в зоопарк и как нашли Миру. Но нас не слышно из-за голосов других. Оказывается, за несколько часов утреннее происшествие успело обрасти красочными легендами. Я только сдавленно хихикаю в коленки, слушая, как мы сражались с каким-то чудным зверем, название которого и не выговорить с первого раза. По одной версии именно он разорвал Тику до кости руку. Тик не подтверждает и не опровергает эти слухи, он сквозь опущенные ресницы смотрит, как лижут ветви языки пламени.
