– В наши с Митей отношения она не вмешивалась, она вообще давала жить своим детям, как они хотят. Конечно и потому, что у нее была своя собственная жизнь, и потому что у нее был такой характер – легкий, счастливый. Артистичный. Она очень любила жизнь, эта ее размашистость жизнелюбия страшно притягивала, вокруг нее всегда были люди, телефон не умолкал, двери не закрывались. Что до нас, она, повторю, не вмешивалась, только раз, по-моему, сказала мне – он тебя любит, кажется, на мою какую-то дурацкую детскую попытку обиды. Наблюдала она за нами, думаю, снисходительно и ласково. Она, как никто, любила жизнь всякую: ей нравилась игра, интрига, нравилось, когда мной увлекался кто-то еще, может быть, это покажется необъяснимым по отношению к своему обожаемому сыну, но было так.
Будучи в доме частым гостем, я заметил очень близкие и доверительные отношения Лены и Ольги Всеволодовны. Подспудно я чувствовал, что у них какая-то своя женская, закрытая даже от близких, компания. Конечно, думал я, наверняка Ольга Всеволодовна что-то рассказывала ей о своих отношениях с мужчинами, что-то о тех, про кого мы не знали, и теперь не узнаем никогда.
Валера Нисанов, а он – надо сказать – всегда восхищался Ольгой Всеволодовной и обожал ее, как-то раз упомянул в связи с ней имя Александра Галича. Я выбрал подходящий момент и спросил об этом Митю… Митя, возможно, уже знал от Валеры, что я любопытствовал, и когда я заговорил, он переменился, в лице пропало благодушие, и довольно сурово сказал мне: «Толя, при мне больше эту пластинку не заводи».
Почему такая реакция, подумал я, кого он хочет защитить и от чего? Может быть, дело в том, что с пяти лет Митя видел в доме только Бориса Леонидовича? Только его и никого другого не мог даже мысленно связывать с именем матери…
Галич к тому времени давно погиб, стихи его, запрещенные, стали открыты. Саму Ольгу Всеволодовну спросить я не решился, о чем теперь жалею. Она бы не рассердилась, я уверен.
Когда я стал заниматься романом, то вспомнил и этот разговор с Митей, и слова нашего друга фотографа, вспомнил саму Ольгу Всеволодовну, ее обаяние, необыкновенный шарм, ее фантастическую женственность и красоту, ее гипнотическую влекущую силу, ее голос, речь, улыбку – все это соединилось, и я понял, что она могла быть, и, наверное, была музой не одного поэта.
Тогда я решил расспросить Лену. Вот что она вспомнила.
Галич у них возникал в основном в старых магнитофонных кассетах и бобинах.
