– Слова-то откуда достали?
– Да так, в одной книжке нашел.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
– Но ведь этих стихов нет ни в одной книге! – настаивала Ольга.
– Ты-то откуда знаешь?
– Знаю. Мне их сам автор читал. Это стихи из книги, которая еще и не написана, не то что напечатана.
– Да брось врать! Это твоей матери стихи. Я же всю почту обязан перечитывать и видел. Там всякие приветствия, потом эти стихи и подпись: «Твоя мама». Ну, я стихи себе переписал. Ложатся на музыку.
– Но я же не получила ни одного письма: ни от мамы, ни от кого!
– Ну, это ваши лагерные дела. Я все, как полагается, передал в зону. И не забывай, мы два очень маленьких винтика… правда, каждый в своем механизме.
– Много было писем? – уставившись в стену, спросила она.
– А вообще-то, зачем ты ко мне сюда ночью пришла?
– Не знаю, – тихо произнесла Ольга.
– Врешь. Знаю, чтобы переписку наладить, да наряд полегче! Продаваться пришла, тварь! А я как на вас насмотрюсь в бане, так во..! Пошла вон!
Странный человек – смесь хрестоматийной меланхолии с порывами необузданного бешенства. Но впоследствии Ольге попадались и похуже.
Орал он страшно, но порядок-таки навел, только вот чем для Ольги это обернулось. Во время одного из утренних разводов, дня через три, та самая, хрупкая розовощекая, вдруг выскочила из строя и бросилась к Ольге… Она размахивала рукой с зажатым в горсти комком бумажек…
– Ах ты стукачка! На меня куму донесла, трахалась с ним и донесла! Мария Магдалина лагерная! Вот твои скрещенья ног, получай!
Она швырнула бумажный комок в яму, куда сливалось содержимое параш.
Ольга с удивлением глядела на осатаневшую лагерницу и никак не могла понять: за что, почему?
Яма не была глубокой. Ольга видела лиловый конверт, исписанный рукой Бориса Леонидовича. Строй расстроился, все сомкнулись вокруг ямы, даже конвой, и с интересом дожидались, что же последует дальше.
Момент выбора был краток. Она поставила ногу на ледяной уступ и сделала шаг вниз, потом – второй, третий… Когда же она спустилась достаточно низко, чтобы протянуть руку за единственным досягаемым комком бумаги, выяснилось, что ни открытку выудить, ни наверх вернуться так просто не получится.
Такие мгновения застывают и в действительности, и в памяти.
Миг длился, а Ольга оставалась на прежнем месте. Смилостивился конвойный и протянул ей веточку.
Эту веточку она опустила в жижу и стала придвигать к себе скомканную открыточку, словно детский кораблик. Потом к ней потянулись сразу несколько рук, и ей помогли вскарабкаться наверх.
