– Лег уже, что ли? – спросил меня из темноты голос Рослого.
Я опустил фонарь лучом вниз, он сделал то же самое, и я увидел его, а он, должно быть, увидел меня.
– Пойдем погуляем, – сказал Рослый.
– Нет, я лег уже, – отказался я.
– Пойдем пройдемся, – снова позвал Рослый. – Надо. – И я понял, что это не блажь с его стороны, действительно надо.
– Все-таки что-то случилось, да? – спросила меня Веточка, когда я одевался.
Но ответить ей ничего вразумительного я не мог.
Рослый ждал меня чуть поодаль от нашей комнаты. И в ожидании, светя фонарем, рассматривал болтовое соединение в металлическом креплении штольни.
– Как думаешь, сколько лет еще выдержит? – сказал он, тыча фонарем в соединение, когда я подошел.
– Да пока, полагаю, беспокоиться нечего, – сказал я.
– Ну, лет двадцать, а? – сказал он, по-прежнему держа соединение в пучке света.
– Да, пожалуй, – сказал я.
– Пожалуй, пожалуй… – повторил Рослый и пошел по штольне к главному коридору, и пошел за ним следом я.
С минуту мы двигались молча – я ждал, а Рослый все не заговаривал, и наконец он сказал:
– Волхв к тебе еще не подкатывался?
Я не понял.
– Что ты имеешь в виду?
Рослый снова молчал какое-то время.
– Значит, еще нет, – сказал он затем. – Или хитришь?
Я разозлился. Последнюю пору он постоянно позволял себе разговаривать вот таким образом – будто высший судья, будто уличая тебя в чем-то, – и эта его манера выводила меня из себя.
– Давай-ка ты сам не ходи вокруг да около, – сказал я. – Давай попрямее.
Я посветил ему фонарем в лицо, и Рослый, недовольно сморщившись, отвернул лицо в сторону.
– Ладно, – сказал он, когда я отвел фонарь, – мне понятно. Не подкатывался к тебе. Ясно. Почему-то стесняется тебя. Меня – нет, Магистра – нет, а тебя стесняется. Странно. Ты не обратил на него внимания сегодня? Совсем к черту расквасился.
– Ну, положим, – пробормотал я. У меня было ощущение, что Рослый сказал это про меня самого. – Сегодня-то… что ж удивительного.
Рослый резко остановился, поймал меня за рукав и, развернув к себе, заставил тоже остановиться. Лицо его оказалось у моего лица, и меня обдало его дыханием.
– Волхв хочет наверх, ясно? Просится, ясно? Чуть не плачем, просится. Хочу, говорит, умереть на земле. Главное, говорит, сделано, дело крутится, а я уже старый, толку, говорит, от меня все меньше и меньше, только буду тут у вас хлеб есть!
Меня окатило холодом. Я вспомнил не Волхва – каким он был нынче, я вспомнил себя. Не очень-то я далеко ушел от него; разве что он просился наверх, а я изо всех сил отпихивал от себя вопль об этом.
