И после, когда уже шли обратно, я все повторял про себя как клятву: «До последней точки, до конца! Чего бы это ни стоило!..» Каменная крошка с грохотом шебаршила под ногами, опустевшие носилки, раскачиваясь на ходу из стороны в сторону, то и дело бились со скрежетом о выступы стен, побрякивал в пустом ведре мастерок, и я все повторял: «Чего бы это ни стоило! Чего бы ни стоило!..»
2
Ритуала поминок мы уже давно не соблюдали и, дойдя до жилых штолен, распрощались. Каждый пошел к себе.
Веточка ждала меня у дверей комнаты – еще издали, только свернув в свою штольню, я увидел маячащую в мерклом желтом свете редких ламп ее родную фигурку.
– Как долго вы там, – сказала она, вглядываясь мне в лицо напряженным, тревожным взглядом.
Мне был понятен ее взгляд. Эта напряженная тревога всегда появлялась в нем в такие вот дни, как нынешний, когда у меня что-нибудь происходило. Безотчетно, сама не замечая того, она как бы говорила мне: я тебя люблю, ты знай, и что бы ни случилось – я с тобой, всегда, во всем, до конца.
Я благодарно обнял ее и повлек в комнату.
– Зачем ты на сквозняке тут…
– Но вы так долго, – подняв ко мне лицо и продолжая глядеть на меня тем же взглядом, проговорила она.
– Ну, какое долго, – открывая дверь, сказал я. – Пока дошли, пока там… сама же знаешь.
Впрочем, ей вовсе не нужно было мое объяснение. Она действительно знала, что совсем не долго, и просто пыталась так объяснить свое бессмысленное стояние в штольне.
Мальчики уже спали, и их угол комнаты тонул в темени. В нашем углу горела настольная лампа, освещая на столе принесенный Веточкой из столовой мой ужин: миску с творогом, кусок пресной лепешки, кружку с остывшим, заваренным мятой чаем.
– Все без происшествий? – спросила Веточка.
Сердце ее говорило ей много больше, чем мои слова.
Но я не стал признаваться в том, что происходило со мной весь нынешний день. Не имел я права взваливать на нее свою муку. Этого только не хватало. Я должен был беречь ее. Не многим так повезло, как мне с нею.
– Никаких происшествий. Какие там происшествия… – отозвался я.
Я сел за стол, она села напротив меня, и электричество отключилось. И в самом деле, поздний уже был час.
Веточка зажгла мне фонарь, я поужинал, и мы стали укладываться.
И только мы легли, в дверь постучали.
– Кто это может быть? – с той мгновенно вернувшейся к ней прежней тревогой спросила Веточка.
Я вскочил и, светя перед собой фонарем, открыл дверь.
Из черноты штольни в лицо мне ударил такой же сноп света, и я ничего не увидел.
