А Габриэль распирало от нетерпения.
Когда между ней и Этьенном возникли первые разногласия, связанные с ее желанием изменить образ жизни, Артур Кейпел был единственным, кто поддержал ее. Ей надоело жить в уединении в Руайо? Ей скучно? Что в этом дурного? Нужно чем-нибудь заняться.
Габриэль хотела было снова петь. Но эта идея не встретила одобрения, тем более что ее предыдущие попытки оказались бесплодными. Младшая сестра Габриэль, Антуанетта, едва выйдя из монастыря, тоже решила, что сумеет добиться успеха на вокальном поприще. Результаты оказались столь же плачевны, как у Габриэль.
Понадеявшись на свою мордашку и тонкую талию, Антуанетта теперь находилась в Виши без средств и какого-либо ангажемента. Обосновавшаяся неподалеку, чтобы не удаляться от своего возлюбленного, Адриенна взяла на себя хлопоты о ней, помогала ей деньгами и искала работу.
Не хватит ли в семье одной жертвы вокала?
Габриэль позволила убедить себя. Следовало пробиваться другим путем. Тогда, подбадриваемая Боем, она приняла предложение Этьенна.
В понимании Бальсана, речь шла скорее о времяпрепровождении, нежели о настоящем занятии. Делать шляпы для друзей — чем не прекрасная идея? У нее ведь уже просили образчики ее шляпного творчества. Разве она не забавлялась тем, что подружки с восхищением примеряли сделанные ее руками шляпы? Шкафы Габриэль были забиты головными уборами. Сама Эмильенна д’Алансон… Одно из канотье Коко так ей понравилось, что она оставила его себе и с тех пор всюду появлялась только в нем. Правда, канотье было перегружено и обезображено личными находками Эмильенны, но отрицать влияние Габриэль было невозможно.
Дело в том, что Габриэль обладала несомненным даром. Была ли она обязана им каникулам в Варенне, когда занималась переделкой шляп тети Жюлии? В той ловкости, с которой она умела придать шик любому плетеному изделию, чувствовался не только вкус, чувствовалось прежде всего унаследованное умение «сделать нечто из ничего».
Именно это и ощущалось в творениях Коко.
Модели, которые она предлагала, как правило, отличались простотой, и было любопытно, что некоторые из ее подруг воспринимали эту строгость как новое проявление эксцентричности. Надеть на себя широкую, колышущуюся ленту с едва заметным донышком, на которое ничего не крепилось? Некоторым женщинам это нравилось: одни забавлялись из лихости, другие — из желания заинтриговать.
Ибо у окружающих сразу возникал вопрос: кто был создателем шляпы, на которой не было ни страусиных перьев, обнимающих тулью, ни лихо торчащего плюмажа, ни пышно присборенного тюля, ни бархатных бантов, ни волны лент?
