Чаще всего они пользовались поездом. Друзья Этьенна, реваншисты, шовинисты и ура-патриоты, считали своим долгом каждый год присутствовать на параде 14 июля.
Это было традиционное развлечение.
То, что генерал Пикар, военный министр, упал с лошади, объезжая войска, казалось Этьенну и его друзьям событием, бесконечно более важным, чем падение Клемансо. На это событие маленькая группка наездников едва обратила внимание.
На обратном пути Этьенн и его приятели, расстелив одеяло, играли на коленях в карты до прибытия поезда на компьенский вокзал. Они постоянно стремились выразить презрение по отношению к образу жизни старшего поколения. Мягкие шляпы, сдвинутые на затылок, прекрасный английский твид, изысканная небрежность — тем самым они заявляли о своем неприятии чопорной элегантности отцов, посещавших ипподромы в пристежных воротничках и галстуках с пластронами, в монокле, с тростью и гвоздикой в петлице. Между ними не было ничего общего.
В это время их молодые спутницы перебирали впечатления от проведенного дня, говорили о моде, и прежде всего о шляпах. Семья, дети, любовь, драгоценности — ничто не вызывало такого интереса, как эта тема, причем в самых разных кругах. Увлечение шляпами родилось в прекрасные времена Второй империи и с тех пор не угасало. Как не отметить волнующее постоянство в любви к головным уборам? Достаточно сопоставить изумление, охватывавшее всех, кто, находясь в обществе императрицы Евгении и принцессы Меттернихской, ожидал услышать, как эти дамы обмениваются речами исторической важности, тогда как те «обсуждали только, как лучше надеть шляпу, чтобы она была к лицу», и оторопь церемонной дурехи Алисы Токла, которая в «автобиографии», упоминая о Фернанде Оливье, любовнице Пикассо, поражалась, как гений мог любить женщину, испытывавшую подлинный интерес лишь к творениям своей модистки.
Следовательно, не приходится удивляться, что познания Габриэль ограничивались именами нескольких генералов и модисток. Что до всего остального… Слышала ли она когда-нибудь о Дягилеве?[16] Едва ли. В течение предыдущих сезонов он, однако, открыл парижанам мир звуков и цвета, по сравнению с которым маковки из папье-маше и псевдославянство Всемирной выставки казались дешевыми лубочными картинками. Но что знала о Сергее Великолепном затворница из Руайо? А о Шаляпине «Борисе»? Без сомнения, ничего.
Большей частью своих познаний она была обязана чтению «Эксельсиора», газеты, которая обычно валялась на столах в Руайо. Иными словами, если она и слышала о Сергее и Борисе, то лишь что это были великие князья, о которых писала пресса.
