Непостижимая Шанель | страница 89



Высокомерные красавицы уже не боялись конкуренции со стороны соблазнительницы, слишком опростившейся, чтобы быть опасной.

Родившись в привратницкой на улице Мучеников, Эмильенна была фавориткой зевак, которые признавали в ней свою. Они относились к ней с симпатией, окрашенной одобрением.

Сейчас она стакнулась с жокеями.

В прошлом году газеты объявили о ее помолвке с Перси Вудландом. И вот теперь она подарила себе Алека Картера, одержавшего четыреста побед. Подарила его себе именно она… Обратное было бы невозможно, учитывая аппетиты Эмильенны и все-таки ограниченные средства этого сына тренера.

О чем говорили меньше и что довольно быстро навредило ей, так это посещения ею — и все более частые — мест, предназначенных исключительно для женщин: кафе только для дам.

В самом деле, Эмильенна несколько разочаровывала: помимо жокеев, она завела себе еще и скрипачку.

Хотя Габриэль внимательно наблюдала за женщиной, говорившей «ты» бельгийскому королю и уверявшей, что французы, при условии, что они принадлежат к сливкам общества, — единственные мужчины, умеющие как следует заниматься любовью, она не испытывала ни малейшей ревности к этой бывшей любовнице Этьенна, которая пять лет назад недолго делила с ним его холостяцкую квартиру на бульваре Мальзерб, а теперь приезжала в Руайо с Картером. Эмильенна носила рубашки с пластронами и крахмальными отложными воротничками, порою монокль, порою белую гвоздику в бутоньерке и всегда галстук по моде клубменов-националистов — строгий, темный, с крапиной булавки.

Говоря о ней, Габриэль ограничивалась уточнением, что от Эмильенны «пахло чистотой»: в устах Шанель это было равнозначно страстной похвале. Для нее всегда много значили запахи, и, когда друзья Этьенна, рассказывая о балах, уверяли, что там «вонючее пекло», у нее это вызывало отвращение.

А Картер? Габриэль не просто наблюдала за ним, она пожирала его глазами.

Это был соблазнитель, носивший с того года грозный титул непобедимого. Он был выходцем из династии английских тренеров, обосновавшихся в Шантийи, и то, что он порвал с традицией, чтобы стать жокеем, ставило его в особое положение. На ипподромах, где не понимали, как можно отказаться от спокойной жизни тренера и предпочесть ей опасность, публика, верившая в красивые жесты, обожала его. Когда Картер начал выигрывать, общей радости не было границ.

В глазах знатоков он воплощал искусство верховой езды, доведенное до совершенства.

«Самое красивое положение рук и лучший на свете товарищ», — говорили шестьдесят лет спустя члены Жокей-клуба, помнившие его. Что до женщин, то они сходили по Картеру с ума и преследовали его своими домогательствами.