Тогда, подобно своему предку Анри-Адриану Шанелю, доверившемуся в 1860-е годы вечному ритму странствий, Габриэль, одаренная тем же чутьем, той же подвижностью, решила, что пришло время покинуть Довиль. На этот риск стоило пойти. Надо было доверить магазин какой-нибудь продавщице до следующей весны, а самой сложить багаж и вернуться в Париж… Так она и поступила, вместе с ней поехала Антуанетта. Воплощение роскоши в глазах тех, кто считал, что хорошо ее знает, на самом деле Габриэль была крестьянкой по крови, с юности знавшей, что зарабатывать на жизнь — значит бесконечно скитаться из одного города в другой.
В декабре 1914 года сестры Шанель вернулись в свои квартиры в квартале Мальзерб. Адриенна уехала в Виши, куда ее призвал печальный долг. Вслед за матерью, скончавшейся годом раньше, умер отец. Исчезли, почти одновременно, старый бродяга и Анжелина, до самой старости остававшаяся для Анри-Адриана девочкой-подростком, дикой, покорной, на которую когда-то он набросился с яростью и которая, радуясь и мучась, следовала за ним во времена их бродячей юности. Адриенна похоронила их вместе в Виши.
Сколько утрат! Именами ушедших пестрят письма, которыми обменивались сестры. То Адриенна сообщала Габриэль о смерти одного из весельчаков, когда-то во все горло хохотавшего в «Ротонде», то наступала очередь Габриэль дать понять Адриенне, что она потеряла одного из молодых красавцев, сердцеедов, завсегдатаев вечеринок у Мод. Банда из Руайо тоже лишилась своего самого славного наездника: Алек Картер, британский жокей, был убит одним из первых. Он завербовался добровольцем в 23-й драгунский полк, чтобы остаться со своими французскими друзьями. Его тут же назначили квартирмейстером, и он был безумно счастлив. Неделю спустя… Убит… Словно солдату вовсе не пригодилось то, что в мирное время он воплощал собой искусство и науку верховой езды.
Войска надолго засели в окопах. В Париже засуетились деловые люди. Сукно, уголь, ставшие редким товаром, были объектом бешеных спекуляций. Бой, хотя и выполнял свой воинский долг, пользовался любой возможностью, чтобы заскочить в Париж, и бдительно следил за своими делами.
Его друг Клемансо, назначенный председателем комиссии по военным делам, был самым грозным политиком во Франции. Он донимал министров, разоблачал недостатки в оснащении армии оружием, бездарность медицинских служб. Раненые… Какой позор! Их эвакуировали в моче и навозе, на соломе, служившей для перевозки лошадей. Разве это допустимо? Он обрушивался также и на спекулянтов, наживавшихся на войне, на тыловых крыс и на Мальви, особо ненавистного ему министра внутренних дел, которого застали в Аркашоне веселящимся в обществе Нелли Верил, полусветской дамы, в то время как его люди сражались и умирали. Конфискация тиража, запрещения, цензура — ничто не помогало, и газета Клемансо была самой читаемой. Сто тысяч экземпляров…
