– Как всё кончится, знает только Бог, – вздохнул Вигель, – хотя вы правы…
– Ладно, как говорит Василь Васильич, к матери под вятери всю эту, с позволения сказать, философию… Сжечь в камине да и только… Давай о деле. Итак, каковы наши версии?
– Месть, как исход вчерашней пьяной стычки. Тут под подозрением Тягаев и Разгромов… Если, как вы выяснили, последний любовник генеральши, то это ещё одна версия. Убитый мог прознать об этом и пригрозить донести дяде. Тогда Разгромов – главный подозреваемый.
– С этим героем, определённо, нужно поработать досконально. Слишком уж много на нём сходится. Я тебе подарю ещё две версии. Первая – денежная. От деда Михаил имел долю наследства, воспользоваться которой мог, лишь вступив в брак с девицей своего круга, а до того времени все его расходы контролировал генерал.
– Какое унижение для молодого человека!
– Вот именно. Михаил считал, что дядя грабит его. Я бы не хотел дурно думать о генерале, но ведь есть ещё его сыновья… Может быть, им не захотелось терять часть наследства…
– А разве подпоручик собирался жениться?
– Как будто бы нет. Но зазноба у него была. Но, вероятно, из иного круга, потому что он никому не представлял её.
– Значит, эту зазнобу нужно найти.
– Правильно. Но этим займётся Василь Васильич. Если она какая-нибудь камелия или что-то вроде этого, то он отыщет. Обитатели трущоб – это его профиль. Я уж указания отправил ему. А ещё пусть поставит своих агентов на Сивцев Вражек… Ты, Пётр Андреич, продолжай заниматься господами офицерами. Особенно Разгромовым. Не нравится он мне. А я уж попытаюсь ещё раз побеседовать с членами генеральской фамилии… А теперь всё. Время собирать камни, время разбрасывать камни… Идём в гостиную. Олицкие нынче ужинают у нас, и очень бессовестно с нашей стороны столь долго заставлять ожидать себя их и Асю, – Немировский улыбнулся, и Вигель в который раз удивился, как разительно меняет улыбка лицо его наставника: словно лучи солнца разбегались по нему от светящихся глаз, струились и обогревали того, к кому был обращён этот взгляд.
За ужином, согласно уговору, не говорилось ни о работе, ни о различных неприятных явлениях русской жизни. Володя Олицкий рассказывал о недавней поездке в имение, о маслобойне, которую наладила там его хозяйственная тётка, о сельской школе, в которой ребятишек учили не только грамоте, но и ремёслам, игре на музыкальных инструментах, о том, какие талантливые дети встречаются среди учеников и что одного мальчонку он, Володя, даже хочет взять себе в ученики, а другого, имеющего талант к живописи, представить московским художникам, а там, может, и самому Мамонтову, который ни одному таланту не позволит пропасть.
