С тяглом в колхозе было туго.
И потому-то конь любой
впрягался в воз, в постромки плуга,
шел под седлом и под дугой.
Коней отец мой знал отлично.
В бригаде, раскрепляя их
на летний срок, себе привычно
брал необъезженных и злых.
Так каждый год.
Куда же деться,
раз бригадир?
Стоял на том…
Ах, кони, кони-птицы детства,
вы долго снились мне потом!
От вас пришла —
я верю в это —
в минуты риска и огня
та жажда скорости и света,
что в небо вынесла меня.
Конечно,
было с непривычки
страшненько подражать отцу.
Но я доволен был, что кличку
давал, объездив, жеребцу.
На удивление колхозу,
не так легки для языка,
в строй Буцефалы, Карагезы
шли вместо Сивки и Карька.
И мужики толпой густою,
бывало, встанут, как один,
когда я медленно с уздою
к такому черту заходил.
Тот землю скреб, ушами прядал,
под кожей зло катилась дрожь.
Он норовил ударить задом —
тут сдрейфь — вторично не зайдешь.
Седлал, покрикивая твердо
и лаской усмиряя зло.
И заливала сердце гордость,
когда я вскакивал в седло.
Девичий взгляд.
Мальчишья зависть.
Душа распахнуто поет.
И вот танцующий красавец
из рук моих поводья рвет.
А я отыскивал причину
проехать раз, и два, и три
по улице ее недлинной,
у милых окон — посмотри!
