». Откуда было знать эту тайну Милну, автору весьма посредственных стихов?
То, что находит на кого-то – не есть ли это wuð, священный экстаз, о котором напоминает самое имя Одина? Некоторые вполне серьёзные историки утверждают, будто с культом Одина был связан образ медведя. Может быть, всё дело в мёде? Создатель Винни-Пуха явно знал что-то такое, что открывается не каждому, и это знание просвечивает в целой серии изящных метафор. Ведь так оно и есть на самом деле: в погоне за Мёдом Поэзии кому не случалось загнать в ловушку самого себя? Как часто мы оглядываемся назад и раскаиваемся в собственном авантюризме, лишь очутившись в яме с горшком на голове! И хорошо ещё, если стенки горшка достаточно толсты, чтобы не доносить до наших ушей гыгыканье любезных читателей, нисколько не сочувствующих нашему бедственному положению. А бывает и так, что награда кажется слишком близкой – «он мог видеть мёд, он мог чуять мёд», – но, едва мы воспаряем ввысь на воздушном шаре своего энтузиазма, как обнаруживается, что вверху нас поджидают лишь неправильные пчёлы…
Впрочем, всё это только догадки. Достоверная же история, которую можно проследить, такова. Добравшись до священной рощи, куда могли входить только боги и люди (от великанов и прочих посторонних тварей она была защищена надёжными заклятиями), Один с облегчением принял свой обычный вид и выплюнул весь Мёд в жертвенный котёл. Котёл он повесил на дерево с тем, чтобы из него брали Мёд самые достойные, и обещал время от времени пополнять запасы из источника и следить за тем, кто получает чудесный напиток. По крайней мере, до последнего тысячелетия это ему удавалось.
Что же касается той части Мёда Поэзии, что была утеряна Одином при побеге, то она, к сожалению, не исчезла бесследно. Почему к сожалению? Из неё образовалось несколько мелководных источников, довольно мутных, но всё ещё сладких на вкус. Пить из них не рекомендуется; во всяком случае, все, кто набредал на них с тех пор, становились… Не козлятами, нет. В наше время их принято называть графоманами.
Потому, раз уж мне не досталось неиспорченного Мёда, буду писать, как я умею. Лучше уж изложить рассказ без премудростей, настолько, насколько мне это доступно, чем соваться в поэзию через заднее крыльцо. Буду писать, как говаривал Александр Сергеевич, языком нагой прозы. Нет ничего постыдного в обыкновенных словах.
– Эк и занесло вас на Монмартр, Мартышкин! – воскликнет читатель. – Может быть, всё-таки расскажете, каким образом вы встретились с Сигурдом, Одином и всеми остальными?
