Я скривился, шею потер.
— Да есть у нас хлеб.
— А я толкую про торт! — Дед вроде и осердился даже. — Вот еще рублевка, не хватит вдруг. Тоже возьми сумку.
— Она что, внизу будет ждать? — спросил я.
— Петруха, ты, часом, не поглупел? Мне, что ль, заместо тебя идти! Девчонка красы неписуемой ждет его, а он… Пойдешь мимо — в дверь и стукни. Ждет. Бегом беги…
Может быть, Таня, как и я, стояла в передней, слушала? Только я поднял руку — постучать, дверь и открылась.
— Здравствуй! — сказала она. — Пойдем?
В кабинке лифта она весело рассмеялась:
— Дедушка такой юморист у тебя! Рассказывал, как он был мальчишкой, и бык на дерево его загнал. Два раза, говорит, в жизни так страшно было — когда в окоп граната залетела и как быку на рога боялся свалиться. Бабушка у меня подозрительная, никого не пускает, а сейчас так разговорилась — даже чаю предлагала выпить.
И мне удобнее всего было говорить о деде. Так, разговаривая, смеясь, и в магазин пришли.
Пока я в очереди за тортом стоял, а Таня хлеб покупала, на улице снова дождик небольшой собрался. Тротуар заблестел.
Таня достала из сумки складной зонтик. Она раскрыла его и подняла вверх, улыбнулась:
— Будет наша общая крыша.
— Не надо, — смутился я. — Держи над собой. Да и какой это дождь! Пугает только.
— Нет, — сказала Таня. — Ты же понесешь сумки.
Хлеба в ее сумке было совсем ерунда — и сама могла бы на мизинце унести. Но пришлось нести мне. Та же самая сумка. С тигром. А в другой руке — торт.
Настроение у меня сразу упало. А тут еще Таня стала деда критиковать:
— Рассказывает он интересно, но речь у него очень засоренная. Столько неправильных слов употребляет! В городе так уже не говорят.
— И плохо, что не говорят, — сказал я.
— Почему ты так считаешь?
— Если бы дед говорил, как все, правильно, то, может, его и слушать было бы не так интересно.
— Странно. По-твоему, выходит, что надо говорить неправильно? Даже культурному человеку?
— Не знаю, — сказал я. — Только с дедом я целый день могу говорить — и не скучно.
— У тебя плохое настроение? — спросила Таня и внимательно посмотрела на меня.
А я смотреть на нее боялся. Когда смотришь на нее, вся воля куда-то пропадает, и сам не свой становишься.
— Почему, — глядя под ноги, сказал я, — обыкновенное настроение.
— Ну хорошо, не будем ссориться. Не будем? Ведь ты не хочешь ссориться? — спросила она и взяла меня за руку, пониже локтя. — Конечно, зачем нам ссориться.
Мы прошли шагов пятнадцать, а Таня мою руку все не отпускала. Это ей было не совсем удобно — в левой руке она держала зонтик, старательно прикрывала меня от мелкого дождика. А я почти задыхался — рука ее была маленькая, теплая, нежная. Но вдруг я подумал: а не специально ли она не хочет отпускать мою руку? Это я подумал, когда увидел, что навстречу нам шло трое девчонок из нашего дома. Таня даже приветливо кивнула им.
