Мадемуазель Виктория | страница 47



- Ребя! Танки! - в восторге кричит Витька. Мальчишки прилипают к окнам.

У дороги стоят три плоских танка и каракатица-бронемашина на восьми огромных колесах. Танки и бронемашина желтые, с коричневыми разводами, а на бортах, как цветная мишень в тире, - красно-бело-черный круг.

Офицер в песочном мундире поднимается в автобус, проверяет документы. Черный египетский орел с его фуражки грозно оглядывает притихших ребят.

Автобусы трогаются, и танки сразу сливаются с цветом пустыни.

- Ребята, - тихо ахает Саша, обводя всех вокруг круглыми глазами. - Ребята, война…

- Да ну, скажешь тоже, - ворчит Матрешкин. - Учения, наверное, - но видно, что он сам ни в какие учения не верит.

- А синие шторы? Я только сейчас - танки увидел и вспомнил, что отец рассказывал про нашу войну. Это называется - светомаскировка. Чтобы самолеты ночью с воздуха город не заметили. Поэтому нас и в защитный цвет вымазали, и по зеленой дороге не повезли… А гром? Какой гром, если ни облачка нет?

Война?!

Вика вдруг вспоминает, как говорил папа о возможной войне и как не соглашался с ним дядя Феликс.

Неужели война? Вике всегда это слово казалось одиноким в русском языке, потому что о войне говорили только в прошедшем времени: «был на войне», «убили на войне». И вот - война идет уже четвертый день и где-то убивают людей. Сейчас, в эту самую минуту.

Где-то - это где? Папа говорил об Израиле. Израиль - за Суэцким каналом. Вика торопливо вспоминает: папа-Чубенидзе работает в Эль-Кунтилла, на самой израильской границе, Витькин отец - в Порт-Саиде. А как папа с мамой? От границы до Каира далеко. Но почему не было писем?

Значит, все это война: и танки на обочине, и синие шторы, и полицейские с автоматами, и гром среди ясного неба. Совсем не страшно, если бы не само это слово - «война»…

Солнце поднялось над барханами, и тотчас пустыня налилась желтым жарким светом. От верблюжьей колючки упали длинные тени. Будто из песка появляются впереди новые танки. От раскаленной брони струится вверх воздух. Длинный пушечный ствол зияет черной, как египетская ночь, пустотой. Опять остановка, опять арабские солдаты смотрят документы.

В автобусах опустили шторки. Горячий воздух пахнет бензином и резиной. Пот щекочет лицо, стекает за шиворот, даже сидеть мокро.

Остановка, но даже мальчишки уже не смотрят на танки. Все сидят, откинув головы на спинки, чубчики и челки прилипли к мокрым лбам. Песок скрипит на зубах, нет слюны, чтобы его выплюнуть. Ужасно хочется пить. Автобус качает, как корабль на волнах.