— Ничего не бойся. Все можно… Понимаешь? Все.
Блузка, сползшая с плеча, открыла ложбинку между грудей, и он вдруг почувствовал себя молодым и сильным. С чисто мужским азартом принялся наблюдать, как она, вытягивая вперед свои умопомрачительно длинные ноги, скатывает в трубочку поблескивающие колготки, как, заведя руки за спину, расстегивает «молнию» на юбке, как снимает бюстгальтер. Ах, какой она оказалась мягкой и податливой! Как нежно обвивали его шею ее прохладные руки, как подавалась она навстречу ему распахнутыми коленями, бедрами, животом! Том целовал ее тело, с его чудесными округлостями и изгибами, торопливо и ласково, и каждый поцелуй был исполнен особого смысла, глубокого и непостижимого, как бесконечность. У него не однажды перехватывало дыхание и по позвоночнику пробегали мурашки. В какой-то момент Том понял, что человечество давно и удачно «выкрутилось»: оно приучилось, обозначая пугающую бесконечность, писать равнодушную, перевернутую на бок восьмерку, и оно придумало для всего этого простенькую словесную формулу: «Я тебя люблю!» Оксана то отрывала плечи от ковра, стремясь прижаться щекой к его щеке, то снова падала вниз, как больная, обессилевшая птица, и шептала, нежно шептала что-то невнятное. Он не мог понять ее еще и потому, что она в этом своем полузабытьи, скрывающемся за мучительно дрожащими бровями, стремящимися вверх печальным «домиком», и трепетными полуприкрытыми веками, говорила по-русски. А волосы ее пахли дождем и свежестью…
Когда все кончилось и Том, потный, уставший, с дрожащими коленями, откатился наконец в сторону, Оксана поднялась с пола и, обхватив руками колени, села на диван. Она по-прежнему была совершенно голой, чуть взлохмаченные волосы укрывали ее локти и грудь. Он смотрел на нее снизу, морща лоб и ожидая, когда же у него перестанет бешено колотиться сердце. Это была уже совсем другая женщина, не та, что совсем недавно билась под ним в безумных судорогах. Но она казалась не менее прекрасной. Оксана смотрела на него и улыбалась какой-то мечтательной материнской улыбкой.
— Ты будешь моей женой? — спросил Том, поражаясь собственной смелости.
— Буду, — спокойно и уверенно ответила она.
Он глупо ахнул и от неожиданной простоты ответа, и оттого, что в этот момент как-то особенно остро кольнуло сердце, а она рассмеялась и повторила:
— Я буду твоей женой, потому что мне с тобой хорошо!
Потом Оксана накинула его теплую шерстяную рубаху и от этого стала еще ближе и роднее. Теперь она волновала Тома даже больше, чем обнаженная. Под мягкими складками ткани в серую и темно-зеленую полоску угадывались ее восхитительные очертания. Но вполне достаточно было видеть ее узкое запястье в разрезе на рукаве и ее колено, зачем-то стыдливо прикрываемое полой рубашки. Ему ужасно хотелось поцеловать ее ногу и быстро пробежать губами вниз, к чудесным маленьким пальчикам, но он чувствовал, понимал, что нельзя сейчас нарушать это нежное очарование, нельзя тревожить ее светлое и задумчивое одиночество.
