Деду дали пять лет, но отсидеть пришлось восемь: накинули два года уже в лагере, поскольку шла война и выпускать политических не торопились. В сорок пятом он из лагеря вышел, но по чьей-то злой воле вынужден был провести еще год на поселении. Там, в далекой алтайской деревне, он узнал, что его красавицы Любушки уже нет в живых. Когда срок наконец кончился, дед еще какое-то время не имел права жить в Москве и отправился в Киров к повзрослевшему сыну. Впрочем, в Москву он так и не вернулся, выбрав себе на жительство небольшой провинциальный город неподалеку от столицы.
– К друзьям поближе, от начальства подальше, – усмехаясь, объяснял он свой выбор.
Желание деда держаться подальше от начальства Сергей по-настоящему оценил, когда пришел работать в журнал «Власть и общество». Поначалу его не смущало, что главный редактор, которого все сотрудники с легкой руки Сергея стали звать Ильичом, время от времени вымарывал из его статей наиболее острые формулировки, делая публикации беззубыми и не вполне выражающими мнение автора, – журнал принадлежал областной администрации, и это все объясняло. Правда, те, кто умел читать между строк, все же понимали не полную лояльность журналиста Гордеева к местной власти, а окружение губернатора, вышедшее из партийной номенклатуры и не умевшее вчитываться в подтекст, напротив, уважало автора за верноподданность. Вскоре Сергей стал весьма популярен в городе и области, и его стали приглашать как на официальные, так и на неофициальные тусовки, причем весьма различные политические силы почему-то считали его своим.
Дело осложнилось накануне губернаторских выборов. Еще до официального начала предвыборной кампании журнал, который в этот период стал выходить чаще обычного, превратился в агитационную площадку губернатора Ревунова, который планировал во что бы то ни стало сохранить свой пост, хотя его популярность стремительно падала. Дело дошло до того, что пресс-секретарь Ревунова, а иногда и он сам собирали на совещания не только руководителей изданий, но и всю пишущую братию, и журналисты получали прямые указания, кому и что писать, показывать, рассказывать.
– Вот оно, журналистское счастье! – иронизировал Сергей, когда они с Ильичом возвращались в редакцию с одного из таких совещаний. – А мы все голову ломали: о чем писать, как писать? Наконец-то нам, сирым и убогим, все объяснили.
– А ты не язви, – оборвал его главный, – ты же понимаешь: если Ревунов проиграет, от нас тоже ничего не останется. Не только журнал прикроют, так еще и на работу никуда не возьмут.
