Клава пила чай, наливая его в блюдце и шумно прихлебывая. К печенью она так и не притронулась.
– А я ведь чего вас искала-то! Мне Семен Дмитрии еще давно, когда вы, Сереженька, к нам все ездили, велел вам папочку одну передать. Сказал: «Вот, Клава, когда меня не будет, передай это Сереже Гордееву, как приедет. Больше никому не давай. Только ему и только когда меня не будет». Когда Виталик за бумагами приехал, я папочку-то припрятала, ему не отдала. Помнила, что это для Сережи Гордеева.
«Когда приедет», – подумал Сергей и почувствовал, что краснеет.
Клава открыла большую хозяйственную сумку и вынула оттуда толстую картонную папку с коленкоровым корешком и завязками. Сергей взял ее и с трудом развязал (завязана она была крепко и, видимо, давно). Перед ним лежала толстая стопка пожелтевших машинописных листов, которые он тут же начал просматривать, заметив на полях правку, сделанную знакомым почерком деда. На титульном листе было напечатано: «Павел Гордеев. Пути земные. Роман».
Когда проводили Клаву (Сергей настоял, чтобы она разрешила вызвать такси, и сам отвез ее на вокзал), он вернулся домой и, снова взяв в руки папку, растерянно сказал Оксане:
– Никогда не знал, что дед писал романы… Правда, как-то Митрич обмолвился, что советовал ему написать роман. Говорил: «Не зли ты их, напиши что-нибудь вроде моего „Угольного гиганта“. Что тебе стоит?» Может, это и есть дедов «угольный гигант»? Вроде и название подходящее. Но почему он никогда о нем не говорил, почему не напечатал? И почему Митрич решил передать его мне только после своей смерти? Ничего не понимаю.
И начал читать.
Поначалу ничего необычного в романе он не находил. История жизни двух мальчишек-односельчан – Никиты и Митяя, – начавшаяся в предреволюционные годы, как показалось Сергею, была чем-то похожа на сюжеты многочисленных книг, прочитанных им еще в детстве. Но поразило мастерство, с которым эта история была рассказана. Густо выписанный быт, точная, выразительная речь, объемные, запоминающиеся характеры – все это напоминало лучшие страницы русской классики и никак не соотносилось в сознании с Павлом Егоровичем, который был в ту пору для Сергея не столько писателем, сколько просто дедом.
Герои романа вставали перед глазами как живые и подчас казались Сергею знакомыми. Он все пытался припомнить, у кого из писателей встречал похожих.
Вот отец Митяя – Прохор Погудин, деревенский богатей, жестокий семейный тиран. В гневе он доходил до бешенства, избивал Митяеву мать за совершенные и несовершенные прегрешения, да и детей своих воспитывал исключительно своим огромным, обтянутым огрубевшей кожей кулаком.
