– Клава, давайте чай пить, – предложил Сергей и крикнул в сторону кухни: – Оксана, поставь чайник, у нас гости.
Через пару минут Оксана вошла в комнату.
– А это супруга ваша? – спросила Клава и приподнялась со стула. – Какая хорошенькая!
– Оксана, это Клава, домработница Полянского. Помнишь, я тебе рассказывал?
– Здравствуйте! Да вы сидите, сидите, – сказала Оксана и положила Клаве руку на плечо. – А может быть, вас обедом накормить?
– Нет, что вы, что вы! – замахала руками Клава. – Я и не голодная совсем.
– Ну, тогда будем пить чай.
Оксана вернулась на кухню.
– Ласковая какая! Хорошо живете-то? – шепотом обратилась Клава к Сергею.
– Нормально, Клава, нормально, – так же шепотом ответил Сергей, но решил эту тему не развивать. – Вы-то как?
– А как я? Да ничего я. Сначала, как Семен Дмитрии помер, я все на даче жила, а потом дачу отняли. Она ведь не его была, фондовская. Может, какому другому писателю отдали, не знаю. Бумаги все Виталик забрал. Сказал, будет личный архив. Ну, я – в Москву, у подруги пока живу. У меня своего-то жилья нет, и ни мужа, ни детей… Я ведь сорок лет у Полянских прожила… и не думала, что переживу…
– А куда же вы теперь? – спросил Сергей, вдруг подумав, что эту добрую старушку он всегда воспринимал как некую часть обстановки Митричевой дачи, ему и в голову не приходило, что у нее может быть какая-то другая, своя жизнь. И еще он подумал, как она три недели ездила из Москвы в их город, чтобы зачем-то разыскать его, ходила по морозу в своей потрепанной шубейке. Почему-то вдруг вспомнилось «в старомодном ветхом шушуне», хотя он прекрасно знал, что шушун – это вовсе никакая не шуба.
– Я теперь в Липецк к племяннице поеду… У меня племянница в Липецке… Зовет…
Клава вздохнула и вся как-то съежилась, засуетилась, полезла в карман кофты за платком и стала сморкаться.
В этот момент вошла Оксана с подносом, на котором стояли чашки и корзиночка с печеньем.
– Семен Дмитрии до чего же чай любил! Всё, бывало, скажет: давайте, Клава, чай пить! А я говорю: только что пили, Семен Дмитрии! Он уж все забывать стал. А потом и заговариваться. Не знаю, он меня-то узнавал ли в последнее время. Только Пал Егорыча все поминал. Помолчит, помолчит, потом вздохнет и начнет бормотать: «А Паша переписал». Уж не знаю, что ему там чудилось. Заговаривался, видать. А только все одно и то же: «А вот Паша переписал»… И вот тоже – чаю попросил. Я пока туда-сюда, прихожу, а он уж не дышит. Хороший он был человек. Правильный. Я ведь все книги его прочитала. А как же! Чай, мы с ним как родные. Сорок лет…
