* * *
Вавилонская башня обезбоженного мироустройства вполне может включать в себя религиозные «кирпичики». Вот, на вершине ее – статуя Свободы, украшенная знаками доллара и евро.
А где-то у подножия – так и быть, нарисуют и крест, и полумесяц, и звезду Давида, и инь-ян… Главное для нас, христиан – вовремя опомниться, чтобы не стать частью этого «проекта».
Я часто спорю с католическими богословами о том, что такое естественный нравственный закон. Схоластическая теология говорит о нем как о незыблемом наборе норм, заложенных Богом в душу человека. Для меня очевидно, что нравственное чувство и совесть действительно присутствуют в каждом из нас, даже в самом закоренелом грешнике. Совершая грех, человек обычно понимает: он поступает неправильно. Но вот можно ли говорить о законе? То есть о четком наборе универсальных нравственных правил, сохраняющихся без проповеди, без воспитания, без воздействия общества на человека?
Хорошо известно, что многие народы в древности считали «нормальным» убийство родителей, беспорядочный секс, суицид, каннибализм. Только христианская проповедь привила осуждение всего этого. Посмотрим и на «цивилизованный» мир. В нем супружеская неверность и гомосексуализм объявляются нормой, пробивают себе дорогу эвтаназия, педофилия, крайний эгоизм… Многие люди совершенно убеждены: то, что считалось когда-то грехом, сейчас – обычное дело. Так где же здесь незыблемый закон?
Апостол Павел говорит об этом «законе» гораздо более осторожно, чем богословская схоластика: когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую (Рим. 2: 14–15). Итак, речь идет о «законном», о «деле закона», о совести, о внутреннем борении пораженного грехом человека и, в конце концов, о том, что люди, не знающие Христа, «сами себе закон». Однако, по всему учению апостола, этого «закона» для спасения и для достижения нравственного идеала явно недостаточно.
В мире, где господствует грех, где отвергается Нагорная проповедь и Божия благодать, без которой невозможно исполнить высочайшие евангельские нравственные нормы, естественная мораль подвергается серьезнейшей эрозии. Да, нравственное чувство остается, да, голос совести полностью заглушить нельзя. Но уповать на незыблемость естественного нравственного закона, а тем более полагать его достаточным для жизни «светского» общества – по меньшей мере наивно.
