Под стенами женоубийцы зловеще и голодно выли шакалы литбиза. И желтыми, янтарными Машиными глазами смотрели из-за этих стен на женоубийцу голодные волкодавы юных информационных издательств.
Красавицы Маши Кукушкиной не было за этими стенами. Кукушкина не подходила к айподу. Кукушкина не брала домашний…
– Маша… Маша-Маша-Маша… Маша! Где же ты, Маша? – дразнил Вениамина Александровича противным голосом Антон Павлович.
Антон Павлович был настолько злопамятен, что помнил даже то, чего никогда не было. Не было, да… Но еще могло быть.
Антон Павлович легко поднял секретаршу с доски. По лицу его скользили вечерние тени.
Вечер был рябиново-красен. Окрашенный багрянцем месяц серпом царапал изумрудное небо. Из расцарапанного неба сочился кровавый закат. Над бесконечными крышами мегаполиса догорал май.
…Над пропастью пылал закат багряный…
Вздымалась пеной пьяная волна,
И розовели белые кО-ш-ш-шшшш-та-ны,
И леденела желтая лу-Уу-ууу-на…а,
– пропев сие, Антон Павлович запечатал куплет в майк-ворд, сохранил и пошел Машей с клетки с7-с6.
Маша Кукушкина не знала, что ею пошли. Если бы ее спросили, сама ли она идет или за нее кто-то ходит, Кукушкина просто покрутила бы хорошеньким пальчиком у хорошенького русого завитка.
Маша шла, накинув на плечи легкий оранжевый шарф, цокая лакированными каблучками по асфальту вечерней набережной.
Река, точно огромная золотая рыба, мерцала чешуей электрического и небесного освещения. В реке плавилось апельсиновое солнце. Из реки со стороны Крылатского моста всплывал тоненькой льдинкой месяц.
– «Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы…» – шептала сама себе Маша, хотя в ее руках была одна длинная, колючая, поникшая темно-лиловая роза, подаренная Карпом. Но роза тоже была какой-то тревожной. Царапалась, и Маша остановилась и выкинула розу в реку.
Река приняла розу и понесла, укачивая, в направлении Крылатского. Это тоже показалось Маше красиво и тревожно.
«Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась…»
Маша действительно чуть прошла, правда не по Тверской, а еще чуть вперед по набережной, к автобусной остановке. И обернулась на розу. Ее уже не было видно.
«Нравятся ли вам мои цветы?..
– Нет.
Она поглядела на меня удивленно, а я вдруг, и совершенно неожиданно…»
– «Совершенно неожиданно, понял…» — как заклинание повторила Маша, и тут в самом деле совершенно неожиданно подул ветер.
Антон Павлович надул толстые щеки и подул на Машу.
Машин оранжевый шарфик птицей вспорхнул с ее плеч и помчался над тротуаром рыжим комочком.
