В квартире было тихо.
Так тихо, что слышно было даже, как в кабинете Антона Павловича тикают часы и стучит незакрытая форточка.
Дверь была приоткрыта.
Стараясь не потревожить скрипом спящего мужа, Людмила Анатольевна протиснула голову в щель и приглушенно вскрикнула.
Нижний ящик стола Антона Павловича, выдернутый с корнем и выпотрошенный, вывернутый наизнанку, лежал на полу.
Сквозняк шелестел, разметая по комнате пустые листы.
Леденея от ужаса, Людмила Анатольевна опустилась перед разоренным ящиком на колени.
«Мерзавец, вор и негодяй младший корректор, этот непризнанный идиот, похитил новую рукопись мужа…» – с отчаянием думала бедная, перепуганная Людмила Анатольевна.
Но Людмила Анатольевна ошибалась.
Антон Павлович давно уже ничего не писал.
Кроме шахматных партий.
А написанное прятал у себя под подушкой.
Пропели вороны. Прокричали коты. Отгрохотали мусороуборочные спецтехники. Прошуршали дворники. Мигая оранжевыми сиренами, прополз по проспектам, утопая в лужах, поливальный транспорт. Пробежали дворняжки. Пробрели, шатаясь, лица без определенного места жительства и другие несчастные. Прошуршали крысы.
Влюбленные поцеловались на подоконнике, и Маша Кукушкина, оставив на губах Никанора янтарный, липовый мед русалочьих шепотов, растворилась в золотых пылинках восхода.
Спецкор нежно обнял тумбочку, по впалым щекам его катились слезы.
– Маша, Маша… – шептал влюбленный спецкор.
Глава 13
Любви невянущие розы
(Романс)
– Маша, Маша… – шептал и Антон Павлович вечером, задумчиво глядя на друга детства.
Вениамин Александрович отводил глаза. Ему было стыдно и страшно. Он был жалок.
Он был безнадежно и безвозвратно стар. Он был одинок и несчастен. У него висело брюшко. Потухшие глаза Карпова прятались в пивных ушках. На голове Вениамина Александровича красовалась деревянная пимпочка.
Красавица секретарша не любила и не могла любить Карпова. Она была его последняя вспышка. Она была вопль его отравленной недоверием, истоптанной жизнью души. Она была ему путь на свободу. Но это был путь, заранее ведущий Вениамина Александровича к гибели.
Влюбленный согласен был гибнуть. Согласен падать. Но падать с брюшком, падать толстячком, падать толстячком с брюшком, со счетами в швейцарских банках и деревянной пимпочкой на голове было смешно…
Карпов согласен был сокрушать на своем пути стены и сражаться с драконами.
Но драконы все вымерли, а стены где-то кончались; их проще было обойти или объехать, чем перелезть или сокрушить.
