Белая церковь. Мосты | страница 79
— Вашу боль я давно ношу с собой.
— Ну, тогда и я твою боль принимаю в свое сердце. — Обняв и троекратно расцеловав гостя, он пожаловался Попову: — Вот, сам не знаю за что, а люблю его. Предал он меня, а я его все равно люблю!
Проводив боярина, Попов приблизился с приготовленными для доклада бумагами, но Потемкин вдруг отошел к затянутым толстым ледяным узором окнам, долго вслушивался в однообразный, унылый вой слабой метели за окном.
— Вась, а что, если бросить все это к черту и уйти в монастырь? Я ведь уже был около года монахом и как хорошо вспоминаю то время…
— Что ж, — сказал Попов, — в проигрыше не будете. Ваша стихия — сила, а монахи тоже сила, причем немалая… Они живут за своими каменными стенами, как у Христа за пазухой! Харч свой, вино преотличнейшее, свое, монашки, прелестные в своем роде, свои, золото, и притом немалое, свое…
Потемкин нахмурился. Что-то он поручил разузнать относительно монастырского золота, что-то очень важное…
— Выяснено, кому поручик Барятинский продал пленных?
— Как же! Хушскому епископу Стамати.
— Разве Стамати так богат, что может позволить себе бросать деньги на ветер?
— Глупый старик, ваша светлость. Уже купив их, он наконец сообразил, что они ему ни к черту, и, поразмыслив, решил подарить их турецкому султану, отправив в Константинополь с особым от себя письмом.
— Глуп-то он глуп, спору нет, но если при этом принять во внимание, что депутация молдавских бояр ищет приема у государыни, чтобы склонить ее к миру, может оказаться, что епископ не то что глуп, а умен и, может быть, даже не в меру. Чей он человек?
— Я думаю, об этом лучше всего спросить у главного священника армии, митрополита Амвросия.
— Послать за ним, — сказал светлейший, — и немедленно.
Едва Попов вышел, как с первого этажа донесся глухой удар, сопровождаемый звоном разбитого стекла. Немолодой уже солдат, согнувшись в три погибели, стоял под тяжестью огромного бревна. Он внес его в дежурку и, ошалев от бремени, ничего не видя вокруг, проткнул им насквозь застекленный шкаф, в который обычно вешали одежду дежурные.
Штабс-капитан Чижиков был в отчаянии:
— Ну, куда ты прешь, дуб неотесанный!
— А сказали, чтоб несть сюда.
— Что несть сюда приказали?
— Ну то, что вы и говорите — нетесаный дуб…
В минуту полного взаимного непонимания в дежурку вошел грузный инженер-майор и, видя, что солдат с бревном застрял в какой-то дискуссии, спросил сурово:
— В чем дело?
— Он шкаф разбил, — сказал дежурный.