- Да…
- Значит, загорелась не его «сигара», а другая! Ни Дауллоби, ни мы этого не предвидели. Ундрич оказался хитрей. Дауллоби погиб бесцельно.
- Бесцельно! Как ты можешь это говорить, Эрни! Мы не можем этого допустить!
- А что делать? Все стало так правдоподобно! Ну, используем мы письменное свидетельство Дауллоби, а нам в ответ: самолет все-таки загорелся! Вторая же «сигара» - это только наши домыслы. Как доказать?
- И все-таки мы не можем уступать, - решительно сказал Чьюз. - Подумай сам: если это самовоспламеняющийся состав, мы виноваты в том, что не удержали Дауллоби.
- Не может быть самовоспламеняющимся, - возразил Эрнест. - Повторяю, в зале я достаточно рассмотрел испытание лучей на мелких моделях. Лучи были ясно видны: ни воспламеняющимся составом, ни часовыми механизмами нельзя было бы добиться такого точного совпадения. Едва луч касался объекта, тот загорался. Это фотоэлемент.
- Но позволь, Эрни, будь это фотоэлемент, костюм майора не загорелся бы…
- Ах, отец, ты все еще идеализируешь людей! Даже таких, как Ундрич. Вот ты говоришь, что как бы там механизм ни испортился, не мог прожектор так отклониться, чтоб луч попал на парашютиста. А если механизм и не портился?..
- Ты хочешь сказать…
- Я хочу сказать, что Ундрич сознательно повернул прожектор, направил лучи на Дауллоби и сознательно сжег его, чтобы избежать разоблачения. Он знал, что Дауллоби несет «сигару».
- Откуда знал?
- Мы же заметили, где появился огонь на самолете. Значит, Ундрич легко определил, что свою «сигару» Дауллоби не положил, загорелась другая…
- Он мог предположить, что она просто отказала по техническим причинам, - возразил старик. - Откуда он знал, что она осталась у Дауллоби?
- Конечно, точно не знал. Ну, а на всякий случай пощупал Дауллоби. Нет «сигары» у Дауллоби - ничего не случится, лучи ведь безвредны и при солнце невидимы, есть - пусть пеняет на себя!
- Но ведь это же сознательное убийство! - воскликнул старик.
- Мне помнится, отец, на аэродроме ты и назвал его убийцей. Значит, не в прямом смысле? А он - самый настоящий убийца! Думаешь, ему совесть помешает убить, если ему грозит разоблачение? Или он боится следствия и суда?
- Этого я не думаю, - печально сказал Чьюз. - Боже мой, боже мой! Сколько же гадости в людях!
- Брось, отец! Какие это люди! Враги людей! Ни жалеть о них, ни щадить их!
- Ни щадить, ни жалеть я не собираюсь, - все так же печально сказал старик. - Только бы сил хватило…
